Спегальский Ю.П./К вопросу о взаимовлиянии деревянного и каменного зодчества в Древней Руси

Спегальский Ю.П.

К вопросу о взаимовлиянии деревянного и каменного зодчества в Древней Руси

(Архитектурное наследство. Вып. 19. М., 1972).

(Ю.П.Спегальский. Избранные статьи. К 100-летию со дня рождения. Псков, 2009)

Вопрос о происхождении и взаимном влиянии приемов и форм каменных и деревянных построек — один из существенных общих вопросов истории древнерусской архитектуры. С его решением связаны основные представления о характерных чертах древнерусского зодчества, путях его развития и суждения об особенностях творчества древнерусских зодчих. Исследователи по-разному подходили к нему.

И. Е. Забелин считал, что самобытные формы древнерусской архитектуры зародились в глубокой древности в строительстве из дерева, а позднее стали использоваться каменщиками, переносившими архитектурные формы из дерева в камень. Признавая важную роль народного творчества в формировании зодчества Древней Руси, И. Е. Забелин, таким образом, отводил ведущую роль творчеству плотников¹.

В 1924—1929 гг. Н. И. Брунов предпринял попытку доказать, что каменное шатровое зодчество XVI в. явилось результатом развития самой каменной архитектуры, а деревянные шатровые храмы конца XVI—XVII вв. были подражанием каменным².

В этой работе Н. И. Брунов не уделил должного внимания источникам самобытных черт изучаемой им архитектуры, поставив на первое место значение иностранных влияний. Впоследствии Н. И. Брунов отказался от этих взглядов³.

Скептицизм по отношению к творчеству нашего народа был характерной чертой другого исследователя, не соглашавшегося с теорией И. Е. Забелина. А. И. Некрасов отвергал значение народного творчества в возникновении шатрового зодчества, пытаясь связывать это своеобразное явление древнерусской культуры с воздействием готики⁴.

М. А. Ильин, отрицая, что каменная шатровая архитектура XVI в. могла быть результатом подражания более древним деревянным храмам, выдвинул теорию влияния на шатровое церковное зодчество форм крепостных башен и шатров гражданских построек⁵. Мысль М. А. Ильина об определяющем влиянии крепостного и гражданского зодчества, главным образом деревянного, оставляет в силе один из основных тезисов И. Е. Забелина — о ведущей роли творчества плотников в Древней Руси. Не меняет, в сущности, этого положения и то, что М. А. Ильин прибавляет, что «далее вдохновляемые произведениями своих собратьев — плотников» древнерусские каменщики «все же существенно перерабатывали созданные ими формы в духе каменной архитектуры»⁶. М. А. Ильин был близок к тому, чтобы признать каменную шатровую архитектуру созданием творчества каменщиков, но ему оставался неясным тот путь, которым русские каменщики пришли к формам и приемам шатровых храмов XVI в.

В наше время становится все более очевидным, что связь, которая существовала между архитектурными приемами, употреблявшимися в деревянном и каменном строительстве Руси, была сложной, а влияние не односторонним, а взаимным.

Отражение замечательных, преисполненных глубочайшей мудрости принципов народного архитектурного творчества вносилось в древнерусскую архитектуру не только плотниками, но и каменщиками, и воплощалось оно в каменных постройках не менее ярко, нежели в деревянных. А к числу наиболее поучительных из особенностей этого творчества относится как раз уменье изобретать и компоновать конструкцию, архитектурные формы и декор, принимая за одну из важнейших основ наиболее разумное использование свойств материалов.

В данной статье мы хотели показать некоторые примеры ошибок исследователей, допущенных ими при анализе конкретных памятников архитектуры и коренящихся в неправильном представлении о творчестве каменщиков и недооценке его значения.

Собор Спасо-Евфросиниева монастыря в Полоцке. Архитектурные и конструктивные особенности этого здания были выяснены (в главных чертах) сравнительно недавно. До этого внимание исследователей привлекала лишь необычность его плана. Подкупольная конструкция, о которой судили по виду сводов изнутри, представлялась как обыкновенные пониженные подпружные арки, опирающиеся на четыре столба. В 1923 г. Н.И.Брунов обнаружил под позднейшей крышей основной части храма большие выступы первоначальной кладки, расположенные с четырех сторон барабана — как бы ложные закомары с трехлопастными завершениями. Результаты обследования были опубликованы Н. И. Бруновым в 1926 г.⁷, а затем И. М. Хозеровым, уточнившим данные об этих «кокошниках»⁸ (рис. 1).

Н. И. Брунов рассматривает собор Спасо-Евфросиниева монастыря как один из наиболее характерных примеров переноса в каменную архитектуру форм деревянной архитектуры. Основанием для этого является мнение о будто бы крайней нерациональности примененной в нем конструкции для каменного здания и, наоборот, целесообразности устроенных под его барабаном кокошников для деревянной постройки. Утверждая, что «в основе трехлопастных арок-кокошников собора Спасо-Евфросиниева монастыря лежат трехлопастные деревянные бочки», Н. И. Брунов находил, что строитель собора не сумел «сочетать воспринятые им из деревянного зодчества формы с каменными конструкциями»⁹, что «кокошники собора Евфросиниева монастыря представляют собой чисто декоративные элементы, не только не оправданные конструктивно, но даже представляющие собой значительный лишний груз, положенный на своды и арки, вследствие чего пришлось заметно усилить столбы и стены здания»¹⁰. Строитель собора представлялся исследователю как «самоучка или, может быть, плотник, наспех обучившийся кирпичной технике и не успевший еще глубоко с ней освоиться»¹¹. Н. Н. Воронин, более осторожно относившийся к мысли о происхождении форм этого памятника от деревянной архитектуры¹² и заметивший, что его строитель был «не новичок в кирпичной технике», тоже признал кокошники Спасского храма бесполезным грузом, видел в них «вредный огромный монолит, давивший на своды»¹³, а трезвый строительный расчет находил в том, что зодчий сумел «обеспечить запас прочности и устойчивости здания, несшего перегруженный подкупольным постаментом верх»¹⁴.

Рис. 1. Архитектурные и конструктивные особенности собора Спасо-Евфросиниева монастыря в Полоцке (А—Ж) и Троицкого собора в Пскове (И—П):
А — план, Б — западный фасад (реконструкция И. М. Хозерова); В — продольный разрез (по обмеру Е. А. Ащепкова); Г — схема распределения нагрузки от главы при пониженных подпружных арках и кокошниках над ними (конструкция Спасского храма). Кладка, на которую распространяется груз главы (показана штриховкой); Д — схема распределения нагрузки от главы храма при пониженных подпружных арках (конструкция Спасского храма с удаленными кокошниками:
а — место нарушения связи кладки при осадке подкупольных столбов); Е — соотношение величины кладки главы и кокошников (б — кладка кокошников); Ж — схема работы подкупольной конструкции Спасского храма при расширенных боковых нефах, (в — место нарушения связи кладки при осадке подкупольных столбов); И — «чертеж» собора, сделанный в конце XVII в.; К—Л — аксонометрический вид собора в первоначальном состоянии; М — схема конструкции собора; Н — схема посводного покрытия железом по деревянной основе; П — верх храма в с. Мелетове (по И.А. Абрамову, с исправлениями автора).

Между тем разумность для каменного здания конструкции, примененной в Спасском храме, и роль его кокошников ясны. Благодаря кокошникам давление от главы передается не только на подкупольные столбы, но и на боковые своды и стены четверика (рис.1, Г,Д). Сравнивая указанные два рисунка, можно представить, в какой степени кокошники Спасского храма облегчили работу его столбов. Площадь, на которую распределяется вес главы, благодаря кокошникам увеличилась во много раз. А вес самих кокошников не так уж велик. Даже на разрезе, сделанном по наибольшему сечению кокошников (по оси четверика), их величина не особенно значительна по сравнению с величиной кладки барабана и купола (рис. 1, Е). К диагоналям же четверика кокошники сходят на нет и в диагональном разрезе не занимают места.

Трехлопастная форма кокошников при умеренном объеме их кладки позволяет передавать давление от барабана на боковые своды довольно равномерно на большую площадь. Кокошники можно уподобить контрфорсам, подпирающим с четырех сторон барабан. Мастера исходя из практических и архитектурно-художественных соображений пришли к трехлопастной форме кокошников.

Необходимо заметить, что эффективность работы кокошников зависела от расстояния между подкупольными столбами и стенами четверика. Чем меньше было это расстояние, тем больше нагрузки передавалось на стены и тем существеннее облегчалась работа столбов. При увеличении пролетов боковых нефов рациональность такой конструкции снижалась бы, а при значительном расстоянии от подкупольньк столбов до стен (или дополнительных опор) кокошники могли стать бесполезным грузом (рис. 1, Г, Ж). Теоретически при значительной ширине боковых нефов, например, близкой к ширине подкупольного квадрата, какая-то часть нагрузки от главы все же должна была бы передаваться на стены четверика (см. рис. 1, Ж). Однако даже незначительная разница в величине осадки стен и столбов привела бы к нарушению связи между частями, примыкающими к стенам четверика. Такая разница в осадке при большой ширине боковых нефов неизбежна (рис. 1, Ж).

Зодчий, строивший полоцкий Спасский храм, учитывал особенности работы примененной им конструкции. Расстояния между подкупольными столбами и стенами четверика он сократил до предела. Кокошники его — только деталь конструктивной системы, столь же неотъемлемую особенность которой составляют узкие боковые нефы, т. е. наблюдается предельное сближение столбов со стенами¹⁵.

Такой прием логичен и рационален именно для каменного здания. Изобрести его мог только зодчий-каменщик, обладавший большим опытом и точными представлениями о работе каменных конструкций. Применение этого приема указывало на то, что русские каменщики совершенствовали конструкции каменных купольных зданий. В начале своей деятельности русские мастера столкнулись с неодинаковой осадкой ограждающих стен и испытывающих большее, по сравнению со стенами, напряжение столбов, несущих купол. Как правило, из-за сильной и неравномерной осадки столбов нередко происходило падение верхов каменных церквей. Для того чтобы уменьшить разницу в осадке, по-видимому, сначала устраивали под столбы ленточные фундаменты, связанные перевязкой кладки и деревянными лежнями с периметральными стенами¹⁶. Но такие основания при большой затрате материалов и рабочей силы все же оказались недостаточными: под столбами ленточные фундаменты, обычно неглубокие, могли прогибаться вместе с лежнями.

Таким образом, уже в первой половине XII в. русские каменщики обратились к необходимости разгружать столбы путем перенесения части тяжести главы на стены. Конструкция собора Спасо-Евфросиниева монастыря представляла собой удачное инженерное решение этой задачи. Но теснота узких боковых нефов ограничивала возможность использования этого приема. Памятник рубежа XII и XIII вв. — храм Пятницы в Чернигове — первый из известных нам образцов применения ступенчато-повышенных подпружных арок показывает, что к XIII в. русские каменщики нашли другой способ решения той же задачи, дающий большую свободу компоновки плана и интерьера церковного здания¹⁷. Возможность при этом способе расширить боковые нефы и явилась причиной распространения таких арок, применявшихся на протяжении веков, а сковывавшая зодчего в компоновке плана конструктивная система полоцкого Спасского храма была оставлена и забыта.

Размеры статьи не позволяют подробно разбирать здесь, насколько необоснованно предположение Н. И. Брунова о том, что «трехлопастные бочки» могли появиться в деревянной архитектуре¹⁸. Они наиболее целесообразны именно в каменных храмах с цилиндрическими и полуцилиндрическими сводами и с повторяющими их на фасадах закомарами. Такие своды и закомары, известные в русской каменной архитектуре с середины XI в. (Софийский собор в Новгороде), позднее в четырехстолпных храмах образовали трехлопастное завершение каждого фасада.

Н. И. Брунов писал, что особенностью деревянной бочки является то, что ей можно придать любые очертания. Теоретически венчатые рубленые покрытия могут иметь хотя, и не любые, но весьма разнообразные профили сечения¹⁹. Но возможность выполнить из того или иного материала какую-то форму еще не означает, что такая форма могла быть введена в архитектуру, так как для этого она должна была удовлетворять многим условиям. Заметим, что «трехлопастные бочки» из-за резких переломов лопастей, образующих западающие углы, неудобно было бы покрывать деревянной кровлей (даже чешуйчатой), которой на Руси покрывали криволинейные крыши деревянных построек. Это исключало применение такой формы в деревянном строительстве²⁰.

Псковские храмы с шестнадцатискатным покрытием и постаментом под барабаном.

Наиболее ранний известный нам псковский храм с 16-скатным покрытием четверика (при криволинейных скатах) и развитым постаментом под барабаном — Троицкий собор на псковском Крому, построенный в 1365— 1367 гг. Первоначальные формы этого здания можно установить по его изображениям на старинных иконах, в рукописях и особенно на «чертеже» начала 80-х годов XVII в. (рис. 1, И)²¹, настолько детальном и точном, что без особых затруднений был превращен в более наглядный аксонометрический рисунок (рис. 1, K) На всех этих изображениях собор показан с позднейшими притворами, приделами, галереями и с измененными в 1465 г. покрытиями основной части. Более поздними, по-видимому, являются и главки над приделами «на полатях»²².

Первоначальная кровля собора была свинцовой, уложенной почти везде по сводам²³. Полукруглые завершения полей между лопатками западной низкой части и средних делений четверика свидетельствуют о такой же форме закомар над ними. Завершения боковых полей четверика на «чертеже» конца XVII в. скрыты придельными главками. Н. Н. Воронин предполагал, что они имели многолопастное очертание²⁴. Можно также думать, что в этих местах завершения имели вид чертвертей круга, соответствовавших угловым сводам. Обработка полукруглыми дугами четырех широких граней постамента свидетельствует о том, что он был покрыт четырьмя полукруглыми кровлями, уложенными по кладке повышенных подпружных арок. Таким образом, общий вид первоначального верха собора можно представить таким, как показано на рис. 1, Л.

Н. Н. Воронин, уделивший много внимания изучению псковского Троицкого собора 1365—1367 гг., видит в нем «смелое претворение в камне форм деревянной архитектуры». «Комбинация восьмерика на четверике могла быть воспринята зодчим лишь из деревянной архитектуры»,— писал он²⁵. Он даже искал конкретный образец, служивший строителям Троицкого собора, и предполагал, что им могла быть деревянная церковь Софии, построенная в 1354 г. вблизи Крома.

Однако формы верха псковского Троицкого собора могут быть объяснены конструктивной целесообразностью, подсказанной заботой о прочности и долговечности здания. Наиболее рациональной конструкцией подкупольных сводов, известной тогда русским каменщикам, были своды с повышенными подпружными арками. Черниговский Пятницкий храм дошел до нашего времени как пример рационального сочетания таких сводов с перекрытием угловых частей четверика полуцилиндрическими сводами. Строители псковского собора, возможно, повторили эту систему перекрытий и оставили не прикрытой снаружи конструктивную основу здания, только декорировали ее пучковыми лопатками и дуговыми завершениями полей между ними. В этом убеждает сравнение рисунка собора со схемой его конструкции (рис. 1, Л, М). Нельзя не видеть поэтому в архитектурных формах псковского собора пример самостоятельного творчества каменщиков.

Сказанное позволяет понять, почему в псковской архитектуре XV в. было распространено 16-скатное покрытие с восьмигранным постаментом под барабаном, тоже покрытым на 16 скатов. Причина этого — не в приверженности псковских мастеров к формам деревянной архитектуры и не в желании подражать композиции Троицкого собора²⁶, а в предпочтении, которое псковичи отдавали повышенным подпружным аркам перед другими подкупольными конструкциями и в обыкновении устраивать покрытия непосредственно по сводам. Разумеется, появление такого верха храма было связано с развитием художественных взглядов, но понять происхождение форм, в которых эти взгляды нашли тогда свое воплощение, можно только учитывая особенности конструкции псковского храма. Вследствие пониженного расположения угловых сводов четверика получалось покрытие с 16 скатами, а выступающие подпружные арки всегда образовывали постамент под барабаном. Восьмиугольный (точнее в виде квадрата со срезанными углами) план постамента лишь отражал очертания конструкции, несущей барабан, — подпружные арки и расположенные между ними паруса, выполнявшиеся горизонтальными рядами кладки, образуют восьмиугольник именно таких пропорций²⁷.

Так же объясняется происхождение пощипцовых покрытий, характерных для псковских храмов этого типа, придающих верхам этих храмов отмеченные Н.Н. Ворониным «остроугольность и причудливое нагромождение как бы ломающихся форм»²⁸. К середине XV в. псковичи стали применять для кровель храмов вместо листового свинца такое же железо по деревянной основе, устраивавшейся в виде тесовой кровли в два слоя. Прикреплялась такая дощатая кровля к брусьям, положенным в пазухи и на шелыгу (рис. 1, К) и заделанным концами в кладку стен и щипцов²⁹. При такой конструкции кровли могли быть только с прямыми скатами. Железная кровля требовала более крутых скатов, чем свинцовая, и над углами постамента, где раньше была пологая криволинейная кровля, теперь устраивали двускатные пощипцовые кровельки, и постамент получил 16-скатное покрытие (рис. 1, Л, П).

Храм Вознесения в с. Коломенском. В храме Вознесения в с. Коломенском сторонники теории И. Е. Забелина привыкли видеть одно из наиболее убедительных подтверждений зависимости форм каменной шатровой архитектуры от предшествовавшей ей деревянной. Это основывается ими на сходстве Коломенского храма со старинными русскими северными деревянными церквами³⁰ и на признанном исследователями древнерусской архитектуры отсутствии памятников каменного зодчества, которые можно было бы считать непосредственными предшественниками Коломенского храма. Найденный М. Н. Тихомировым летописный текст, в котором говорится о постройке храма Вознесения в с. Коломенском «вверх на деревянное дело», был воспринят ими как доказательство того, что Коломенский храм стал подражанием более ранним деревянным шатровым церквам³¹.

По некоторым данным, деревянные «круглые» храмы, имевшие соответственно их плану пирамидальные покрытия, строились на Руси задолго до XVI в.³². Но в то же время нельзя думать, что на протяжении нескольких столетий такие храмы строились в одних и тех же формах. Шатровые деревянные храмы, существовавшие до XVI в., могли значительно отличаться от шатровых храмов XVI — XVII вв., испытавших, вероятно, влияние каменной архитектуры, в частности каменных шатровых церквей.

Другим аргументом в пользу происхождения форм каменного шатрового зодчества от деревянной архитектуры считалось отсутствие непосредственной связи приемов и форм шатровой архитектуры XVI в. с предшествующим ей каменным церковным зодчеством. Первые каменные шатровые храмы XVI в. по некоторым архитектурным особенностям и общему производимому ими впечатлению сильно отличались от церквей предшествовавшего времени, что было отмечено летописцем. И неслучайно создание этих храмов расценивалось некоторыми исследователями как диалектический скачок в развитии древнерусской архитектуры³³. И все же оно явилось вполне закономерным результатом развития определенного направления в творчестве русских каменщиков, ясно выявившегося к XVI в. и давшего постройки, которые можно считать предшественниками храма Вознесения в с. Коломенском.

Храм Вознесения, если очень кратко его охарактеризовать, это бесстолпный храм с крещатым планом. Поэтому его предшественниками могут быть бесстолпные церкви с планом, приближающимся к кресту. Известны следующие памятники: церкви Иоанна Предтечи в Ивановском монастыре в Москве; Ильи Пророка в с. Ильинском Малоярославецкого района, Калужской области (рис. 2), время постройки которых неизвестно; и церковь Благовещенского погоста Кольчугинского района Владимирской области (1501 г.). Сходство этих построек между собой позволяет датировать и первые две началом XVI в.

Рис. 2. Возникновение и развитие типа каменного шатрового храма;
А — церковь в с. Ильинском; план, западный фасад (по М. Т. Преображенскому); Б — церковь Иоанна Предтечи в Ивановском монастыре в Москве; план (пунктиром показан контур позднейших пристроек) и общий вид (по А. Мартынову); В — церковь в с. Остров; план, вариант реконструкции плана; общий вид, реконструкция; Г — церковь Вознесения в с. Коломенском: план, схема конструкции сводов; наружная обработка перехода от стен к восьмерику.

Связь между указанными зданиями и Коломенским храмом, достаточно очевидная, станет еще яснее, если представить ход развития творческой мысли зодчих, приведшей к появлению этих построек.

Конструкция сводов церкви в с. Ильинском говорит о ее родстве с обычными для Пскова конца XV в. бесстолпными церквами. В компоновке сводов псковских бесстолпных церквей можно видеть черты своеобразного инженерного мышления, свойственного мастерам-каменщикам. У некоторых народов и в разные времена каменщики вырабатывали очень схожие приемы перекрытия небольших пролетов плитами или камнями. Основным общим принципом этих приемов было постепенное сокращение перекрываемого пролета посредством свешивания краев плит, кирпичей или камней, иногда — путем перекрытия входящих углов и сочетания этих двух способов (рис. 3). Если над перекрываемым пространством имелась опора для перекрытия по всему контуру, принцип уменьшения пролета превращался в принцип сокращения периметра перекрываемого пространства. Средства для этого оставались те же: свешивание рядов кладки и перекрытие углов.

В том случае, если перед мастерами ставилась другая задача — создать сочетание сводов, позволяющее поставить световую главу без столбов, в их сознании возникали представления о много раз испытанных способах перекрытия плитами небольших проемов. Обычные комбинации арок псковских бесстолпных храмов указывают на то, что псковский каменщик нередко пользовался арками так же, как плитами при перекрытиях небольшого масштаба. Это относится и к простым и к более сложным комбинациям арок. При небольших размерах четверика оказывалось достаточным разместить по одной арке у восточной и западной стен, чтобы сократить пролет между ними до необходимой величины³⁴. При более значительных пролетах у этих двух стен устраивали по две параллельные арки, расположенные ступенями, поэтому нижняя арка, поддерживаемая по всей ее боковой стороне щековой стеной, сама поддерживала верхнюю арку³⁵. Применяли также последовательное чередование поперечных и продольных арок³⁶ (рис. 3).

В псковских бесстолпных храмах не до конца использовались возможности развития заложенных в них конструктивных идей. Совершенствование компоновки таких зданий могло продолжаться. Оно могло пойти в направлении поисков наивыгоднейшего для таких сводов плана, а также по пути введения новых средств сокращения периметра перекрываемого пространства. Поэтому логично применение крестообразного плана при псковских перекрещивающихся арках.

Рис. 3. Схема перекрытий плитами небольших пролетов (А-В);
перекрытие окна псковского храма (Г); схемы сводов псковских бесстолпных храмов (Д-Ж).

Выгодность такой конструкции состояла не только в том, что при той же вместимости храма она позволяла уменьшить пролеты и распор основных арок, но и в том, что стены, образующие концы креста, служили контрфорсами, «погашающими этот распор», что придавало зданию устойчивость и прочность даже при небольшой толщине стен (см. рис. 2). Поэтому появление бесстолпных храмов, перекрытых псковской системой арок с таким планом, не является случайностью и не есть результат «каких-то юго-западных воздействий» или следствия работы Алевиза, как писал А. И. Некрасов³⁷.

Если переход от построек храмов, подобных церквам Ивановского монастыря в Москве, с. Ильинского и Благовещенского погоста к храму Вознесения в с. Коломенском и можно считать скачком, то нельзя не признать, что предпосылки, сделавшие его возможным и предопределившие его формы, были подготовлены предшествовавшим развитием каменного церковного зодчества. В настоящей статье не рассматриваются причины появления и расцвета шатровой архитектуры. Это сделано другими исследователями³⁸.

Цель данной статьи — показать, что без учета предшествовавшего развития русского каменного зодчества нельзя объяснить происхождения приемов и форм первых шатровых каменных построек XVI в., так же как невозможно их объяснить ссылкой на существование более ранних деревянных шатровых храмов. Конечно, шатровые верхи деревянных «круглых» храмов могли подсказывать мысль — перекрыть шатром каменный храм, но этим еще не определялись конструкции, плановое решение, архитектурные формы каменных шатровых храмов.

Важнейшими причинами, обусловившими эти приемы и формы, были: с одной стороны, новый характер социального заказа — появившаяся потребность в церквах — мемориальных монументах, которые должны были производить ошеломляющее впечатление своим внешним видом, с другой — технические навыки и возможности, которыми обладали мастера-каменщики, и наличие такого типа каменного храма, развитие которого могло привести к желаемым результатам. Таким зданием был бесстолпный храм, меньшие размеры которого и отсутствие внутренних подкупольных столбов позволяли больше труда и материалов употребить на наружные части, т. е. без лишних затрат значительно увеличить высоту зданий. Устройство сводов бесстолпного храма было не сложнее, чем столпного. Вся конструкция в целом была более рациональна — стены равномерно нагружались весом верха и верху можно было давать любую возможную высоту, не опасаясь неравномерной осадки³⁹. Развитие бесстолпных храмов позволяло ввести в архитектуру новые приемы и сочетания форм, создавать новые эффектные композиции.

Храмы московского Ивановского монастыря, села Ильинского и Благовещенского погоста показывают, что первые шаги на пути от простых бесстолпных типов к шатровым были сделаны уже в самом начале XVI в. Эти храмы отличались от псковских бесстолпных крестообразными планами, трехапсидными алтарями и убранством фасадов, что их сближает с храмами с. Острова и Коломенского. Вопреки мнению И. Э. Грабаря⁴⁰, постройка в с. Острове, по-видимому, предшествовала появлению храма Вознесения⁴¹. Мнение некоторых исследователей, будто его апсида и шатер пристроены позднее⁴², ошибочно. «Спайка» алтаря с крестовой частью храма может объясняться переделкой алтаря. Возможно, что первоначально алтарная часть имела три апсиды, как в названных трех храмах начала XVI в., а при пристройке приделов была изменена.

Многие особенности храма в с. Острове дают основания считать его наиболее старым из всех дошедших до нас шатровых храмов по следующим причинам: план, очень близкий к планам предшествовавших церквей с крестообразной основой, слабое развитие восьмерика и шатра, излишне большая величина главки, сохраняющей характер главы обычного, не шатрового храма, и сложность обработки переходов от стен храма к восьмерику и от восьмерика к шатру (см. рис. 3). От церквей в московском Ивановском монастыре, с. Ильинском и Благовещенском погосте храм в с. Острове отличала (в его предполагаемом первоначальном виде) лишь компоновка верха, т. е. введение восьмерика, шатра и сводов, перекрывающих углы.

Храм Вознесения в с. Коломенском блещет уже компоновкой, доведенной до совершенства. Восьмерик и шатер здесь вполне развиты, главке, завершающей шатер, придан характер, отвечающий ее подчиненной роли. Высота храма и вертикальная динамика его форм подчеркнуты горизонталью гульбищ. Наружные формы отражают конструкцию здания (рис. 3, Д, Е).

Таким образом, утверждение о том, что архитектура храма в с. Коломенском не имела связи с предшествовавшим русским каменным церковным зодчеством, и не имела в нем непосредственных предшественников — неверно. Коломенский храм нельзя признать «повторением» деревянных храмов, хотя какие-то прототипы его шатрового верха, безусловно, существовали еще задолго до него в деревянной архитектуре. Об этом свидетельствуют упоминавшиеся уже слова летописца, отметившего, что Коломенский храм построен «вверх на деревянное дело».

Независимо от развития деревянного зодчества русские каменщики на основе собственного опыта могли прийти к мысли о применении перекрытия в виде восьмигранного шатра. Они, привыкшие перекрывать небольшие пролеты напуском каменных плит или кирпича и применять при больших пролетах «напуск» расположенных ступенями арок, могли прийти и к идее постепенного сокращения периметра перекрываемого пространства. Наиболее чистое и ясное выражение эта идея получила в каменном шатре — перекрытии посредством постепенного равномерного свешивания рядов кладки. Возможность применения этого приема, вполне логичного для камня или кирпича, была связана с необходимостью для шатра при его большом размере, основания в виде многоугольника. Каменный шатер с квадратным планом — конструкция нелогичная, а при большом масштабе даже рискованная, так как жесткость шатру придают его углы, а слишком широкие грани между ребрами могут прогнуться.

Но с введением в перекрытие храма сводов, срезающих внутренние углы, когда в компоновку верха храма вошла форма восьмигранника (точнее — восьмигранный барабан), стало возможным применение шатрового перекрытия верха (т.е. главы) крупного храма. Таким образом, именно развитие конструктивных приемов перекрытия каменных бесстолпных храмов открыло возможность завершения главы каменного храма не куполом, а шатром.

_______________

Каталог сайтов Пскова «Псковский Топ». Сайты г.Пскова и Псковской области

Сайт создан в системе uCoz