ПРИЗВАНИЕ

Первые запомнившиеся впечатления детства — большой старинный дом с садом. Стол отца; на столе краски, карандаши, чертежные и рисовальные принадлежности. И все это можно брать в руки, можно рисовать красками, карандашами, трогать инструменты отца, мять в слабых детских руках теплую вязкую глину.

Память об отце... Позднее Юрий Павлович напишет в автобиографии: «Отец — Павел Константинович Спегальский, строительный рабочий, мастер-лепщик». Конечно, Павел Константинович был не просто строительным рабочим — он являлся высококвалифицированным мастером. Его ищущей творческой натуре не чужда была самостоятельная работа художника и проектировщика. Известно, что первоначальная лепка на здании нынешнего драматического театра имени А. С. Пушкина в Пскове выполнена Павлом Константиновичей Спегальским. Сохранился проект бани, выполненный им акварельными красками. Сам Юрий Павлович говорил, что ему известно не одно здание в Пскове, которое декорировал его отец.

Образ отца воплотил все самое светлое и доброе. Не очень ясные, отрывочные воспоминания об этом человеке позволяли тем не менее Ю. П. Спегальскому всю жизнь считать отца «самым лучшим из всех людей на свете». Детские воспоминания — полуявь и полусон, они, как сплетение солнечных лучей, продолжали на протяжении многих лет согревать и взрослого человека. Образ отца прочно слился в детской памяти с задорной работой каменщика. Даже испачканные известью фартуки и инструменты возбуждали у подростка воспоминания об отце. Не потому ли работа каменщика стала

- 5 -

для Юрия Павловича, как он говорил, не только его «первым университетом, но и своего рода священнодействием на всю жизнь»?

Детство кончилось сразу — словно кто-то оборвал туго натянутую звучную струну: шел 1914 год. Павел Константинович Спегальский уехал на фронт. Тысячи мобилизованных псковичей скопились на железнодорожном вокзале, ожидая отправки эшелонов. На том самом вокзале, на котором три года спустя, в ночь со 2 на 3 марта 1917 года, Николай II подпишет акт об отречении от российского престола. Павел Константинович не вернулся в свой старинный дом в Пскове — он погиб.

Потом в доме поселился другой мужчина, и мальчику была уготована доля пасынка. Между отчимом и пасынком сложились трудные отношения. Возможно, в этом в какой-то мере виновата была и его мать. А может быть, обостренная память подростка с неумолимой жестокостью противопоставляла обыденности и размеренности жизненного бытия отчима-врача романтический образ отца-художника? Порой жизнь была просто невыносима. Возникали перебранки, отчим рвал акварельные и карандашные рисунки, сделанные подростком. Мать молчала... Единственным светлым пятном в жизни мальчика в этом большом, но уже опостылевшем доме оставалась бабушка — маленькая, сухонькая и легкая, как воздух, добрая старушка. Дело шло к конфликту. Сцена объяснения с отчимом была бурной, и подросток ушел из дома... Он унес с собой не только воспоминания об отце, но и его инструменты и рисунки. Эти вещи стали его «наследством».

В автобиографических записках Юрия Павловича это событие обозначено кратко, как в летописи: «Лето 1925 года — уход из дома. Самостоятельная жизнь, работа каменщиком». Спегальский поселяется, если можно так сказать, в руинах старинного каменного дома XVII века — «дома Печенко», убрав строительный мусор и отремонтировав одну из комнат.

Поражает зрелость 16-летнего юноши: он твердо знает, чего хочет (походить на отца), какого рода деятельность его влечет (строителя) и что он любит (Псков). Можно полагать, что именно в те ранние годы закладывались основные черты Спегальского как сильной и колоритной личности. Да, поражает, как среди жизненных передряг, материальных лишений и неустроенности бытия он научился быть скромным и возвышенным! Четко определен нравственный идеал. Для Юрия

- 6 -

Павловича — это прежде всего человек труда. Вот они, псковские каменщики: крепкие, уверенные в себе; в рабочих фартуках, за опояски засунуты лопаточки-мастерки и кирочки — молоточки для отески камня. Такими видит их Ю. П. Спегальский, описывая живописное произведение кисти Л. К. Плахова «Портрет каменщика»: «Веселая улыбка на губах и в глазах, лицо спокойное, даже чуть-чуть насмешливое. В глазах какое-то сознание своего превосходства. Смышленость и ясность ума, бодрость и здоровье, общительность и добродушие, умение постоять за себя, смелость, прямота — все это так и написано на его лице». Работа каменщика приносила моральное удовлетворение, она же давала и средства к самостоятельной жизни. Из записей: «1927 г.— поступление в артель Колышкина; К. объясняет, как класть портал». Можно предполагать, что, работая в артели Василия Лаврентьевича Колышкина, Спегальский постигал свои первые «строительные университеты».

А рядом лежал величавый старинный Псков — город, который останется для Юрия Павловича на всю жизнь самым любимым на свете.

В 1925 году Спегальский впервые провел, раскопки, в буквальном смысле этого слова, в «доме Печенко» и нашел много изразцов XVII века. Любовь к псковской старине все больше захватывает юношу. Уже в 1927 году при школе № 1 второй ступени в Пскове действует организованный им ученический кружок краеведения, в котором Спегальский делает доклады по материальным памятникам Пскова. Один из докладов был взят для опубликования в сборнике Псковского общества краеведения — «Познай свой край» (выпуск 3). Первые шаги самостоятельной исследовательской работы произвели на юношу сильное впечатление. Выбранные из строительного мусора фрагменты старинных псковских печных изразцов казались «окнами» в давно ушедший мир.

Письма... Мы еще часто будем обращаться к письмам Юрия Павловича Спегальского, — письмам умным и страстным, порой печальным и нежным, а то и насмешливым, ибо в письмах раскрылись те стороны его личности, о которых трудно было догадаться.

15.01.1967 г. (из письма к Ю. И. Бродскому, другу детства): «Сегодня мне снился сон, очень-очень яркий, а самое главное такой, о каком я мечтал уже много лет,— приснилось, будто я забрался с какими-то еще маль-

- 7 -

чишками в заброшенное строение XVII века и в развороченной стене нашел набросанные внутрь стены, в кладку, как мусор для заполнения, изразцы XVII века и даже посуду. Там была даже расписная бутыль. Я с жадностью вынимал эти драгоценности, а в голове была только одна мысль — как бы не упустить чего, не забыть какого-либо рисунка, не оставить чего-либо, не забыть подмеченной связи между разными кусками. Утром я стал думать и пришел к заключению, что те дни лета 1925 года, когда я выкапывал обломки печи внизу «дома Печенко», и некоторые дни лета 1926 года, когда я охотился за такими обломками, клеил их и рисовал,— были счастливейшими днями моей жизни, и это, конечно, не просто потому, что мне было интересно это занятие, как какая-то игра. Очевидно, это занятие оказалось именно тем, что глубоко соответствовало всей моей натуре».

Ю. П. Спегальский самостоятельно пришел уже в те годы к мысли о необходимости углубленного натурного исследования памятников псковской старины. В том же письме он писал далее: «Все же перебирать старые рисунки и чертежи — это не то, что вынимать черепки на месте, искать их, исследовать здания в натуре, ощупывать древние стены, находя их остатки и детали утерянных частей. В рисунках уже не найдешь ничего неожиданного, такого, что повело бы мысль в совсем новую сторону, не найдешь чего-то совершенно нового, о чем не мог и подразумевать. А в натуре — всегда можно, и именно это придает особенный интерес и вкус работе настоящего исследователя. Исследование памятников можно уподобить чтению книги...»

Первые шаги самостоятельных исследований, опьяняющий «вкус» первых, пускай еще скромных результатов, первые страницы по существу никем не прочитанной «книги» о Пскове. И опять зрелое решение: уехать на учебу, не оставаться интересующимся любителем - краеведом, а овладеть основами архитектурной науки. В 1928 году Ю. П. Спегальский поступает на архитектурный факультет Академии художеств. Однако в 1929 году, в связи с реорганизацией академии и ликвидацией архитектурного факультета, Ю. П. Спегальский переводится в Ленинградский институт инженерно-коммунального строительства, который и оканчивает в 1936 году по специальности — проектирование жилых и общественных зданий. Ю. П. Спегальский мог бы окончить институт еще в 1933 году, однако болезнь и другие

- 8 -

причины побудили его на время прервать учебу и вернуться в Псков. В Пскове — опять работа каменщика, осмотр старинных построек, мечты, впечатления... и, несомненно, планы.

1930-й год (из письма к Ю. И. Бродскому): «Я ничего не делаю. Летом не вставил стекла в своей комнате, не починил двери, теперь страдаю от своей дурости! В голове сумбур от наплыва псковских впечатлений. Целую тучу чувств навевает каждый раз Псков. Видно, я по гроб так и останусь псковским патриотом. После Ленинграда меня привел в умиление мягкий псковский ветерок и пушистый снег, покрывший все здоровым слоем. Никогда не представлял, с каким удовольствием можно лазать по снежным сугробам. Но самое ценное для меня — это псковские рынки и ярмарки! Большой псковский рынок, деревянная или конная ярмарка — это зрелище, которое для меня в тысячу раз сильнее лучшей картины Рериха. Общая картина замечательная. Детали попадаются тоже интересные. Расписная посуда, сундуки, попоны, кафтаны, рукавицы, пояски и прочее! Черт знает, какие стильные есть вещи, целый ходячий музей. Если бы изучить досконально хоть один большой псковский рынок, то материал остался бы незаменимым! А сколько этих рынков в году?!»

Спегальский ошеломлен этим настоящим «хороводом» народного творчества, глубины которого постепенно открывались ему во многом. Он запоминает узоры рукавиц и поясков («Зарисовал по памяти больше 25 узоров рукавиц»), сожалеет, что не может сфотографировать и части увиденного. Мечтает о том, что сделает росписи в «доме Печенко», в руинах которого живет: «Обдумываю фрески. Хочу отказаться от прежних тем композиций и наполнить весь наш сводчатый зал исключительно сценами хозяйничания Кудекушки и его компании в год его господства над Псковом.

Словом, роспись будет сделана по эскизам авторитетнейшего лица, таинственного маэстро, самого высокого знатока Пскова в прошлом, профессора псковских рукавиц, доктора расписных горшков и пр. и пр. Стиль фресок не должен расходиться с характером дома. Но сделать их «под древние фрески», в иконном стиле было бы не только смешно, но и позорно. Все-таки не способен же я на «реставрации» в духе «реставрации XIX века», в утвержденном русском стиле.

В композиции, рисунке, цвете, фигурах, их движениях и пропорциях, в типах лиц и архитектуре нужно найти и

- 9 -

дать что-то существенное, характерное для Пскова. Найти существенно характерные черты крестьянства, так как Кудекушкина революция была в конце концов крестьянской.

Фрески должны сочетаться неразрывно с архитектурой всего здания и самого зала, в котором были написаны.

...Переезжай ко мне. Вставлю двойные рамы, двери закончу новые, и тогда будем населять Печенкины палаты зимой и летом... Будут к нам приезжать гости... Дивны дела твориться будут».

Какое прекрасное восприятие жизни молодым человеком в двадцать лет! Тут изложена по существу целая программа деятельности. Изложена с молодым задором и верой в то, что она будет выполнена. Несомненно, Юрий Павлович обладал ценнейшим врожденным качеством — необыкновенной остротой эмоционального восприятия, и эта острота не притупилась, не сточилась в нем на протяжении всей жизни — он так и не «привык» к Пскову! Этот необыкновенный город волновал, радовал, беспокоил его постоянно, наяву и во сне.

Через 35 лет, осенью 1965 года, он напишет тому же адресату: «Теперь уже о лени нет и речи — неделями, месяцами и годами (долгими ли?) приходится корпеть над тем, что надо сделать в жизни (и все равно — не успеешь!). Изразцы, печки, киоты, интерьеры псковских палат, книги о псковских каменщиках, о древнем русском жилище, виды древнего Пскова, картины его жизни — все это требует — сделай, сделай меня скорее, неужели ты так и уйдешь, не породив нас, не дав нам жизни? И я чувствую, что не сделать что-либо из этого — предательство с моей стороны, смертельное предательство по отношению к тому, что я люблю. И сижу. Но какой темп исполнения моих замыслов! Чтобы сделать все, нужны десятилетия!»

Да, как всегда по отношению к Пскову, Юрий Павлович оставался максималистом. Чтобы завершить все задуманное им, нужны были бы не десятилетия, а гораздо больший срок. Никто еще не знал и не мог предполагать тогда, что жить ученому (а значит, думать и писать о Пскове) оставалось немногим больше трех лет. Но мы опередили время — ведь шел только 1936 год.

С дипломом архитектора Ю. П. Спегальский поступает в Ленинграде на работу в инспекцию по охране памятников и приступает к деятельности, к которой по существу и готовил себя, — практической реставрации па-

- 10 -

мятников старины в Пскове. Дело в том, что реставрационные работы в Пскове до войны проводила Ленинградская государственная инспекция охраны памятников — ГИОП.

Обстановка, методы и характер реставрационных работ в Пскове в то время разочаровали его. Опыта и знаний у реставраторов было недостаточно. Работа шла из рук вон плохо. Памятники русской старины для Ю. П. Спегальского всегда были священны. Мириться с тем, как велись реставрационные работы на Гремячей башне и в «доме Яковлева», он не хотел. Однако через год Спегальскому пришлось уйти: слишком ершистым и непокладистым он оказался для многих. Может быть, кто-нибудь другой на его месте уехал бы, махнул рукой — «лбом стену не прошибешь!».

Пожалуй, с этого периода и до конца жизни Спегальского непреклонно звучит нота высокой гражданственности в его позиции реставратора, ученого, художника. В 1939 году Ю. П. Спегальский обратился в Совет Народных Комиссаров с просьбой помочь ему снова стать псковским реставратором. В 1939—1940 годах он вновь руководит реставрационными работами — на этот раз по «дому Яковлева». Снова производственный конфликт. Местное начальство опять отстраняет его от руководства реставрационными работами.

Началась Великая Отечественная война, которая сразу переменила весь ход жизни. Личные заботы и неурядицы отошли далеко на задний план. Родные города и поля превращались в арену кровопролитных сражений. Враг стоял уже у ворот древнего Пскова.

Вернувшись в Ленинград, Ю. П. Спегальский в бригаде архитекторов отдает свои силы, умение и знания блокадному городу. Ведутся работы по обмеру и фиксации архитектурных памятников, не имевших ранее документации, уже поврежденных во время артиллерийских обстрелов и бомбежек, по обмеру тех деревянных памятников архитектуры, которые могут погибнуть во время пожаров или быть разобраны на дрова в тяжелое блокадное время.

Архитекторы разрабатывали проекты защиты и укрепления наиболее ценных скульптурных групп. Под руководством архитекторов Н. В. Баранова, М. В. Морозова и А. И. Наумова был разработан генеральный план маскировки Ленинграда. С. Н. Давыдову поручили руководить специальной бригадой, которая должна была маскировать высотные точки Ленинграда. В состав

- 11 -

сформированной бригады верхолазов вошли альпинисты и архитекторы: О. Фирсова, М. Шестаков, Щ Земба, М. Бобров, Т. Визель, В. Захарова, Н. Милорадов и Ю. Спегальский. На огромной высоте ослабевшие люди стояли на шатких опорах — досках, подвешенных на веревках, и специально сшитыми из мешковины чехлами укрывали купол Николы Морского, шпиль главного здания Адмиралтейства, купол Инженерного замка, шпиль колокольни Иоанна Предтечи на Лиговке и главки на Петропавловском соборе.

Из воспоминаний архитектора В. И. Пилявского: «На территории Адмиралтейства за войну разорвалось более 70 бомб и снарядов. Группа из 15 «эксплуатационников» на ходу пыталась устранять повреждения: чинили крыши, закладывали трещины, замуровывали окна, меняли размороженные трубы. Здесь трудился молодой Дмитрий Алексеевич Соломин и выполнял каменные работы «понавыкший каменотесной хитростью» архитектор Юрий Павлович Спегальский. Юрий Павлович одновременно выполнял обязанности верхолаза: укрывал шпиль Адмиралтейства, участвовал в маскировке куполов Иоанна Предтечи на Лиговке и Михайловского замка». Эти воспоминания опубликованы в книге «Подвиг века» — так назывался сборник, выпущенный Лениздатом в 1969 году.

Темный, тревожный город. Первая блокадная зима. Уходят последние силы, все труднее принимать участие в верхолазных работах. Многие товарищи-верхолазы совсем ослабели... И вот Спегальский, облачившись в верхолазное снаряжение, один совершает опасный подъем на купол церкви Екатерины (на Васильевском острове) с целью устранить повреждения от прямого попадания вражеского снаряда. Метр, еще метр, отдых, еще метр... Не от высоты, а от недоедания кружится голова, ноги становятся ватными. Потом, выполнив там, наверху, работу, Юрий Павлович спустится вниз и, ослабев, упадет в снег и скажет сам себе: «Все... Верхолазные работы для меня — пока закончились».

Зима 1941/42 года — самая страшная. Спегальский от истощения почти не мог ходить... Но он чувствовал, что еще может рисовать! «Подробности прошлой жизни памятников, яркое представление о их былом виде, убранстве, о характере их использования, о людях, личные особенности которых отразились на их архитектуре, представления об обычаях и взглядах, выразившихся в характерных чертах отдельных памятников,— все, что

- 12 -

дается исследованием в результате проникновения в изучаемый предмет, делает рассказ о нем (о Пскове. — Авт.) живым и увлекательным» — так напишет Юрий Павлович позднее. А тогда, в те страшные дни боренья между жизнью и смертью, родилась и была полностью осуществлена идея создания большой серии рисунков о Пскове XVII века. Так рождались рисунки художника Спегальского, о героическом поведении которого даже среди видавших виды ленинградских архитекторов ходили в то время легенды.

Псков. Довмонтов город. Рис. Ю.П.Спегальского.

В Доме архитектора на улице Герцена в дни блокады собирались оставшиеся в живых ленинградские ученые. Приходил сюда и Ю. П. Спегальский. Он рисовал. Красками писать было невозможно — в нетопленой комнате вода быстро превращалась в лед. Рисовать можно было только цветными карандашами. Было плохо видно — мигалка едва-едва освещала краешек стола. Замерзали руки, приходилось часто отогревать дыханием непослушные пальцы...

Под карандашом художника как будто оживал образ города-воина, бессчетное число раз принимавшего удары недругов и отвечавшего им всегда с мужественным достоинством. Но не сражения, не эпизоды военной

- 13 -

истории Пскова увлекали воображение блокадного художника. Город в своей первозданной красоте раскрывается через памятники архитектуры. В рисунках нет ничего фантастического, полностью отсутствует исторический вымысел, но они менее всего похожи на рассудочные штудии архтектора-реставратора. В каждом из них проступает любовное отношение к родному городу и его истории, рисункам веришь и как документальному свидетельству историка-реставратора, и как художественному произведению.

Ю. П. Спегальский не занимался стилизацией под старину. В его рисунках есть особого рода реализм, рожденный точным знанием и страстным желанием вдохнуть жизнь в свои реконструкции прошлого. Сквозь легкий цветовой флер проступают зыбкие, но до страйк ности похожие «на самих себя» уголки древнего Пскова, его храмы, купеческие палаты, грозные каменные стражи — башни и стены. В этом нет ничего мистического. Просто Ю. П. Спегальский счастливо соединял в себе дар историка и поэта, внимательного аналитика и вдохновенного художника.

Потом, после войны, мысли Ю. П. Спегальского о Пскове, о его роли в истории русской культуры приобретут отточенную законченность: «Псков является исключительным городом, как комплекс сохранившихся памятников русской архитектуры — и церковной, и крепостной, и гражданской — он не имеет себе равных. В изучении русской допетровской гражданской архитектуры градостроения Псков будет играть особую роль, так как он сохранил очень большое по сравнению с другими древними городами количество памятников гражданской архитектуры и до некоторой степени сохранил ocoбенности и следы его старой планировки и композиции».

В большую серию рисунков Ю. П. Спегальского «По Пскову XVII века» вошли бытовые сценки, а также основные памятники древнепсковской каменной архитектуры. Патриот верил в победу советского народа, верил, что родной Псков будет скоро освобожден и его знания историка архитектуры, опыт и руки каменщика потребуются для восстановления крупнейшего центра русской национальной культуры.

Окончится война, и древний Псков придется возрождать. Каким быть городу? «Псков социалистический, а тем более будущий Псков коммунистического общества мыслится как город высокой культуры. Но высокая культура измеряется также и пониманием интересов на-

- 14 -

уки, пониманием искусства и красоты, сознательным отношением к наследию прошлого. Таким образом, в условиях Пскова вопрос сохранения памятников, их включения в общую композицию, в систему городских улиц, их выявления, их реставрации, их содержания в порядке неизбежно является важным для жизни города». Эти в слова Юрий Павлович произнесет позднее, в докладе, сделанном в январе 1953 года в Ленинградском отделении Союза советских архитекторов на тему «По вопросу о состоянии дела охраны и реставрации памятников архитектуры в г. Пскове» — на основании проведенного по поручению союза обследования.

Троицкий собор конца XV — начала XVI в. Рис. Ю.П.Спегальского.

Что знали тогда о разных путях сохранения памятников старины в черте города? Идея создания музеев под открытым небом впервые в Европе была высказана еще в конце XVIII столетия. В 1770 году швейцарский ученый Чарльз Бонстеттен предложил в Королевском парке Северной Зеландии наряду с этнографическим материалом выставлять и крестьянские жилые дома. В XlX - начале XX века появились историко-культурные и архитектурно-строительные этнографические музеи. Но как превратить Псков в такой «музей», в котором бы сохранилось максимальное количество памятников

- 15 -

старины и они не мешали бы функционировать сложному организму современного города? Можно с уверенностью сказать, что общие контуры обширного и детального плана реставрации и музеефикации древних архитектурных памятников Пскова выкристаллизовались у Спегальского уже в 1943 году. «Думая о Пскове, о его восстановлении, которое должно было наступить после войны, думая об этом еще в 1941—1942 гг. и прикидывая всяческие вариации и возможности, я самостоятельно пришел не к идее, а, к так сказать, псковскому варианту идеи сохранения остатков старины в современном городе путем создания архитектурных заповедников».

Темный зимний вечер 1942 года. По переулку медленно, часто останавливаясь, идет человек. Адреса он уже не может вспомнить. Он идет только потому, что хочет жить и должен найти квартиру, где бывал раньше. Пройдены еще 100, еще 50 метров... Внутренний «компас» довел Ю. П. Спегальского до знакомой двери, но постучать сил уже не было. Его давнишний приятель, известный ленинградский архитектор В. М. Савков, и его супруга много лет спустя рассказывали, что открыли дверь, услышав на площадке какой-то шорох. Они втащили замерзающего Юрия Павловича в комнату, дали ему кипятку... Жизнь продолжалась.

Ю. П. Спегальский не стал ждать, пока его позовут работать в родной город. Еще в 1943 году он написал письмо академику И. Э. Грабарю с просьбой после ocвобождения Пскова направить его на восстановление псковских памятников. И вот в 1945 году Спегальский вновь в Пскове. Он отлично понимает и убеждает других, что успешное выполнение работ по восстановлению и необходимой реставрации памятников невозможно без прочной материально-технической базы, без специальной организации. Такой организацией, по мнению Юрия Павловича, должна быть проектно-реставрационная мастерская.

Постановлением Советского правительства от 1 ноября 1945 года Псков был включен в число 15 старейших русских городов, которые подлежали первоочередному восстановлению. Предстояло выполнить гигантский объем восстановительных работ. В 1946 году усилия ученого увенчались первым успехом — в Пскове была организована первая в его истории проектно-реставрационная мастерская, а ее руководителем стал Ю. П. Спегальский. Да, мастерская была создана, но не было кадров реставраторов, не было необходимых помещений

- 16 -

и строительного оборудования, не хватало материалов, рабочей силы. На первых порах вместо 20 человек, необходимых для реставрационной мастерской, было выделено лишь двое. И какое трудное это было время! Люди в городе ютились в подвалах и землянках. Разрушены были практически все промышленные предприятия, все мосты через Великую и Пскову, все предприятия коммунального хозяйства. Юрий Павлович ходил буквально по дворам — он собрал из своих друзей группу каменщиков и плотников и организовал первую реставрационную бригаду рабочих-исполнителей.

Послевоенные годы работы Ю. П. Спегальского в Пскове были необычайно плодотворными: проведено тщательное натурное обследование памятников, созданы проекты для реставрации их первоначального вида. В эти годы огромная работа была сделана «впрок» — как для научных исследований, так и для практической реализации. Мысли по восстановлению Пскова, реставрации его памятников обрастали научной и технической документацией.

29 декабря 1945 года было принято постановление областного Совета депутатов трудящихся о проекте генеральной планировки Пскова. В «Основных положениях генплана города Пскова» (приложенных к постановлению) было сказано, что «город Псков восстанавливается как административно-политический, хозяйственно-культурный и промышленный центр Псковской области и как центр уникальных памятников древнерусского зодчества». В разделе «Строительное зонирование» особо указывалось, что надлежит «центральную часть города, в которой сосредоточено подавляющее количество памятников древнерусской архитектуры, рассматривать как зону особого режима застройки. Застройку или снос зданий в этой зоне производить только по согласованию с органами охраны памятников архитектуры. Микрорайоны города, застроенные зданиями, представляющими особую историко-художественную ценность, в границах, указанных в приложениях к настоящему пункту, считать особыми зонами с созданием в них соответствующего режима застройки и благоустройства. Воссоздать намеченные проектом исторические проезды и проходы, связывающие в единую систему расположенные здесь памятники архитектуры».

Итак, предложения по составлению проекта охранных зон, выдвинутые Ю. П. Спегальским, были включены в последний вариант проекта генплана, над которым

- 17 -

работали ленинградские архитекторы во главе с Н. В. Барановым. Начинали получать практическое осуществление планы Ю. П. Спегальского, над которыми он так много думал в годы войны. Благодаря его проектам, установившим очень своевременно охранные зоны, были сохранены наиболее ценные фрагменты древней планировочной системы и целые комплексы памятников архитектуры. Памятники были выведены из задворков и включены в общую систему площадей и улиц города.

Но эти первые плоды дались нелегко.

Следует заметить, что первый вариант проекта генплана не учитывал сохранение древних градостроительных участков с их фрагментами планировки — улицами, площадями, с памятниками архитектуры. Ю. П. Спегальский горячо отстаивал свои убеждения: «Мы должны не только восстановить памятники Пскова... но и возродить красоту Пскова, чтобы он был именно Псковом, чтобы не померкла именно его красота, ему одному присущая... Можно ли восстанавливать Псков, создавать его новую архитектуру, не учитывая его замечательного прошлого? Это было бы непростительной ошибкой».

Ю. П. Спегальский предлагал тогда путь живой градостроительной связи новой планировки и новой застройки с сохранившимися остатками планировочное системы древнего Пскова, а потому настаивал на необходимости глубокого и всестороннего изучения проектировщиками — ленинградскими архитекторами — подлинного облика Пскова, прежде чем приступать к eго перепланировке. Он призывал их провести научный анализ всех имеющихся материалов, относящихся к архитектуре Пскова: «Без выявления характерных черт города, выявления его памятников и включения их в композицию всего города невозможно решить планировку и застройку Пскова с наибольшим архитектурно-художественным эффектом».

И эту кропотливую работу по изучению исторических материалов, относящихся не только к развитий планировки, но и к тем изменениям, которым она подвергалась в XVIII веке, Ю. П. Спегальский провел сам. Работа над вторым вариантом проекта генплана проходила уже на основе использования научных материалов Ю. П. Спегальского и при его непосредственной консультации.

Предварительное исследование древних плана Пскова, их тщательное сопоставление и особый анализ

- 18 -

плана 1778 года, который наглядно показал размеры ущерба древней планировки, изучение происходивших в течение столетий нивелировок рельефа — все это было принято во внимание Ю. П. Спегальским при определении охранных зон в его «псковском варианте». Проектом Спегальского охранных зон было положено в 1945 году начало научного подхода к реконструкции древнего города. В дальнейшем, в разработанном им детальном проекте планировки охранных зон, или архитектурных заповедников (1946—1947 гг.), были даны и первые формулировки строительных режимов зон охраны памятников и впервые разработаны охранные мероприятия.

Предложения Ю. П. Спегальского вошли в генплан 1945 года, но, как считал он сам, они составили лишь малую часть того, о чем он мечтал.

Работая над проектом детальной планировки архитектурных заповедников, Ю. П. Спегальский воплотил в нем глубокие теоретические основы дела охраны памятников и их реставрации. Это был довольно объемистый труд: «Пояснительная записка к проекту планировки рхитектурных заповедников в г. Пскове. 1946—1947 гг.» Документ этот заслуживает особого внимания, ибо представляет собой уникальный проект сохранения и музеефикации памятников старины в функционирующем организме большого современного города. В «Пояснительной записке» Ю. П. Спегальский уточняет намеченные в схеме генплана воссоздаваемые древние площади и улицы, решает также вопросы планировки особых микрорайонов города и охранных зон у памятников и, что очень важно, связывает эти территории в единую логическую систему. «Интересы охраны и изучения памятников и интересы красоты города и сохранения его характера древнего русского города, требующие восстановления некоторых древних улиц и площадей и создания в городе архитектурных заповедников, не вступают в противоречие с утилитарными, санитарно-гигиеническими или экономическими интересами города в целом»,— писал ученый. По предложению автора на территории города устанавливались архитектурные и архитектурно-археологические заповедники трех групп.

К заповедникам первой группы относились «территории, сохранившие памятники архитектуры и археологии как над землей, так и под землей, не имеющие или почти не имеющие новой застройки и имеющие большое архитектурно-археологическое значение и интерес». К

- 19 -

таким заповедникам были отнесены: Кремль, Довмонтов город, Гремячая гора и Волчьи Ямы, Пески и Городец.

К заповедникам второй группы отнесены участки застроенных территорий, на которых имеется сосредоточение памятников архитектуры: на Полонище, в Петровском конце, на Запсковье и Завеличье, а также охранные зоны у отдельно стоящих памятников архитектуры.

К заповедникам последней, третьей группы Ю. П. Спегальский отнес «все древние улицы, сохранивши конфигурации и рельеф и не имеющие (или почти не имеющие) древних зданий. Такие улицы сами по ceбе являются памятниками древней планировки Пскова, должны быть сохранены. Сохранить их можно только при условии особой их застройки». К таким улицам автор отнес бывшую Бармиху на Завеличье и другие. В «Пояснительной записке» определялись и размеры территории заповедников, и порядок их застройки. Большое внимание было уделено практическим мероприятиям: Ю. П. Спегальский подробно остановился на основных положениях и очередности восстановления памятников архитектуры на территории заповедников, дав детальную классификацию тем конкретным работам которые необходимо было провести на том или ином памятнике (ремонт, консервация, реставрация) и краткую характеристику этим работам. «Пояснительная записка» была послана в Комитет по делам архитектуры при Совете Министров СССР. Составленный Юрием Павловичем документ был отдан на рецензирован» профессору Д. П. Сухову и главному архитектору сектора фиксации и методики реставрации памятников архитектуры Академии архитектуры СССР П. Н. Максимову и получил положительный отзыв. П. Н. Максимов, в частности, писал: «Вообще полагаю, что в связи с объявлением архитектурными заповедниками ряда территорий в наших городах будет своевременным выработать твердое правило как застройки этих территорий так и их режимов и содержания, что не менее важно, чем проекты их осуществления». 25 ноября 1947 года и Комитета по делам архитектуры при Совете Министра СССР пришел ответ на «Пояснительную записку»: «Главное управление охраны памятников, рассмотрев представленные эскизы планировки заповедника г. Пскова Ю. П. Спегальского, считает необходимым: 1. Всемерно форсировать работу по проектированию заповедника».

- 20 -

В 1947 году Ю. П. Спегальский приступил к практическому осуществлению своих проектов, предполагая начать с одного из центральных районов Пскова — Романовой горки (Романихи). Нелегкое это было время. Не хватало машин, жилья, стройматериалов. Люди жили в землянках, в руинах былых зданий. Это были объективные трудности, их нельзя было не учитывать. Но существовали и трудности субъективные. Нашлись люди, которые взяли на себя смелость обвинить Спегальского в том, что он не хочет восстановления и реконструкции города. В ряде газетных статей (и даже в одном романе!) выводился образ архитектора, который намеревался якобы отстраивать послевоенный Псков деревянными рублеными избами! В самом конце 1947 года Спегальский был вынужден уйти из Псковской реставрационной мастерской. Система заповедников оставалась пока что только на листах ватмана.

С 1948 года начинается новый период жизни ученого протяженностью в 10 лет. Он насыщен разными и очень важными событиями. Расставание с Псковом было невыносимо тяжелым. Необходима была энергичная разрядка, надо было сбросить тяжесть псковских впечатлений последних месяцев, загрузить себя новой работой.

Первое восхождение на высотный памятник архитектуры Ю. П. Спегальский совершил еще в детстве (шпиль колокольни собора Снетогорского монастыря). В послевоенные годы верхолазные работы Юрия Павловича хотя и носят эпизодический характер, но занимают довольно много времени. По заданию ГИОП (Государственная инспекция охраны памятников Ленинграда) ученый обследует и составляет научно-техническую документацию на высотные части памятников — обмеры с представлением чертежей (планов и разрезов). Например, так были выполнены разрезы купольной части (вертикальный и горизонтальный) церкви Ильи Пророкa в Пороховых.

С 1948 года началась дружба Юрия Павловича Спегальского с Олегом Павловичем Тихоновым, выпускником факультета физической культуры Ленинградского педагогического института имени Герцена. Молодой спортсмен-альпинист возглавил верхолазов, работавших на архитектурных высотных памятниках Ленинграда. Это о них так начинала свою корреспонденцию журналистка Ю. Юношева в «Ленинградской правде» от 7 юля 1956 года: «Всякий, кто проходил в этот день по

- 21 -

Исаакиевской площади, невольно останавливался, пораженный необычным зрелищем. На кресте главного купола огромного собора, на невероятной, головокружительной высоте работали два человека». Работа велась на высоте 102 метра. Верхолазам пришлось снять облицовку купола и очистить железные конструкции от ржавчины. Была проверена и прочность конструкции, ее годность к дальнейшей «службе». После того как снятая обшивка была выправлена и подновлена другим специалистами — медниками, ее поставили обратно на свое место. Несомненно, работать на такой высоте было трудно. «Теперь это не так сложно,— говорит Юрий Павлович.— Там уже есть крепления для страховки, а к высоте мы давно привыкли и просто не замечаем ее. Трудным был первый подъем. Влезть на крест менее сложно, чем на шпиль. Но здесь встретилась одна непредвиденная трудность — выступающий на метр кapниз верхнего малого купола. Раздвижная лестница, поставленная на перила верхней галереи, не доставала до него почти на человеческий рост. Нужно было откинуться назад, подпрыгнуть и, ухватившись за край карниза подтянуться на него на вытянутых руках. Даже такой отличный спортсмен, как Олег, смог это сделать только с четвертой попытки».

При работах на Исаакиевском соборе были обследованы не только купол и крест, но и весь наружный внутренний декор. Работа велась все лето. Собор пострадал во время войны и нуждался в «лечении». Реставрационные работы велись под общим руководством архитектора А. Л. Ротача.

С разных «архитектурных Монбланов» смотрел Юрий Павлович на Ленинград. Он совершал подъемы на Смольный собор и Александровскую колонну на Дворцовой площади, на Казанский и Исаакиевский соборы. Проводимые высотно-реставрационные работы тех лет, наиболее широкие по своему масштабу, были связаны с приведением города в порядок к славному юбилею — 250-летию со дня основания.

В феврале 1957 года, когда ленинградские улицы, площади и скверы были покрыты снегом, Ю. П. Спегальский и О. П. Тихонов пошли на «штурм» самой высокой точки Ленинграда в то время — шпиля Петропавловской крепости. Две трети этого восхождения верхолазы прошли по лестнице внутри шпиля. Затем через специальное окно вышли наружу. Далее к основанию «яблока» и кресту по гладкой поверхности шпиля вели

- 22 -

только узкие железные скобы. Вот и флюгер-ангел, размах его крыльев около 4 метров. Внизу — весь Ленинград.

Ю. П. Спегальский в момент восхождения на шпиль Петропавловской крепости. Ленинград, 1957.

Первое восхождение началось и закончилось 21 февраля. Перед верхолазами стояла задача — обследовать всю поверхность шпиля и укрепленного на нем флюгера — ангела с крестом, определить объем реставрационных работ, подготовить техническую документацию для установки подвески лесов, с помощью которых специалисты будут проводить ремонт самых высоких частей Петропавловки. Научные реставрационные мастерские получили всю необходимую информацию для ремонта исторического сооружения. Оказалось, что позолота на шпиле пострадала, а балтийские ветры расшатали прочное основание креста. Ю. П. Спегальский блестяще справился со своей задачей — было составлено полное описание технического состояния конструкции шпиля и его частей, определена общая площадь позолоты. В мае начались реставрационные работы. Это стало возможным благодаря устройству подвесных лесов. На основании обмера Ю. П. Спегальского были изготовлены подвесные леса особой конструкции. Обмеры шпиля были почти филигранными — они обладали высочайшей степенью точности. Это имело практическое значение — изготовленные по чертежам подвесные лeca монтировались на огромной высоте, под постоянным напором ветра. Установка таких лесов на высоте 122 метров была сопряжена с немалым риском: вместе е подвесными лесами увеличивалась не только ветровая нагрузка, но и парусность конструкции.

22 яруса крупных площадок лесов, обтянутых стальными сетками, стали удобными, а главное, надежными рабочими местами для специалистов-реставраторов. В работах принимал участие слесарь П. П. Буданов, так же альпинист. Ветер... На огромной высоте не спасает

- 23 -

меховой комбинезон, руки мерзнут, держать карандаш в руках очень трудно. За проделанную работу верхолазы и реставраторы были удостоены правительственных наград. Ю. П. Снегальский был награжден медалями «За трудовую доблесть» и «250 лет основания Ленинграда».

Верхолазные работы Ю. П. Спегальский совмещал с одним из самых любимых своих занятий — работой каменщика.

Из письма Ю. И. Бродскому (9 сентября 1952 г.): «Вот уже месяца два, как я вечерами работаю, а в последний месяц прямо с одной работы еду на другую без всякого перерыва и приезжаю домой только спать. В выходной также работаю весь день. Вечером работаю каменщиком — моя мечта осуществилась, я опять зарабатываю мастерком и кирочкой и очень доволен этим. Первое время руки разъело цементом и известкой, а теперь руки попривыкли и зажили».

В период 1947—1951 годов Ю. П. Спегальский закончил аспирантуру в Академии художеств, защитился и получил научную степень кандидата архитектуры.

Своей кандидатской диссертацией о псковских жилых каменных зданиях XVII века он как бы подвел черту определенному этапу научного исследования каменного зодчества древнего Пскова. Натурные наблюдения, накопленные с юношеских лет, тонкое понимание и знание жизни старинного Пскова позволили Юрию Павловичу написать глубокий и оригинальный научный труд (вышел в серии «Материалы и исследования по археологии СССР», вып. 119, 1963). Работа сразу же привлекла внимание широкого круга специалистов, ибо имела большое значение не только для истории псковского зодчества, но и для изучения древнерусской архитектуры в целом. Ю. П. Спегальский блестяще доказал наличие над сохранившимися каменными зданиями XVII века верхних деревянных собственно жилых этажей.

После защиты кандидатской диссертации Ю. П. Спегальский поступает работать в Ленинградский филиал Академии архитектуры. Тема его исследования — «Творческая направленность архитектуры Ленинграда в крупноблочном строительстве», но иногда она звучит и несколько шире — «Творческие итоги советской архитектуры Ленинграда послевоенной пятилетки». Вероятно, нужно откровенно сказать, что изучение современного зодчества увлекало его менее, чем исследование средневековой псковской архитектуры. Задача была не

- 24 -

легкая, но достаточно злободневная в то время, и Ю. П. Спегальский начинает кропотливо исследовать опыт крупноблочного домостроения в Ленинграде с довоенных лет. Начиная с анализа первых крупноблочных жилых домов в Ленинграде, построенных в 1931—1932 гг. (архитекторы Д. М. Трофимкин и Д. X. Альперович), исследователь критически, но объективно разбирает недостатки и достоинства жилых зданий Ленинграда послевоенного периода.

Ю. П. Спегальский за проектами реконструкции псковских жилых зданий XVII в. Ленинград, 1957.

Лучшим из них считался жилой дом по проспекту Стачек, № 2 (архитекторы В. А. Каменский и Г. Л. Ашрапьян). Спегальский пришел к выводу, что «архитектурные элементы фасадов заимствованы из дворцовой архитектуры, сделанный подбор не удовлетворяет требованиям экономичности, прочности, долговечности соответственно климату, конструктивности. То же и для общего решения композиции фасадов, решения здания характерно слепое следование принципам композиции наиболее пышных дворцовых сооружений итальянского Ренессанса и невнимание к практическим требованиям жизни».

Какой же хотел видеть современную архитектуру Ленинграда Спегальский? Он дает ответ на поставленный вопрос: «...элементы и детали в архитектуре рассматриваемого направления почти все кроме эстетического назначения имеют и практический смысл, особенности их художественной обработки и выбор приемов и форм ее в архитектуре тесно связаны с учетом свойств материалов и способов выполнения, учитывают такие реальные практические факторы, как климатические свойства и т. д.»

Взять хотя бы такой пример: обработка деталей и форм орнаментальных украшений крупноблочных зданий, как правило, проектировалась без серьезного учета свойств материала, в частности бетона. Поэтому декор получался грубым, невыразительным.

- 25 -

И все эти годы, и постоянно — мысли о Пскове... Ю. П. Спегальского беспокоит, как обстоят дела с постановкой охраны памятников архитектуры, как проводятся в городе реставрационные работы. Уже упоминалось, что в январе 1953 года Юрий Павлович выступил в Ленинградском отделении Союза советских архитекторов с докладом «По вопросу о состоянии дела охраны п реставрации памятников архитектуры в г. Пскове». В докладе он изложил основные выводы из своего обследования дела охраны и реставрации псковских памятников архитектуры. Докладчик с болью констатировал, что город-памятник несет существенные потери. Во время реставрационных работ (!) была уничтожена уникальная подлинная кровля XVII века на Пароменской церкви, уничтожена без фиксации и исследования правая половина корпуса под колокольней церкви Михаила-архангела. Вызывали недоумение упрощенные, стандартные приемы реставрации, одинаково повторяющиеся для памятников как XVII, так и XIII столетий. Ю. П. Спегальский говорил в связи с этим, что «конкретные задачи реставрации требуют применения разнообразных приемов работ, различных способов отделки, различных методов инженерного укрепления зданий».

Судьба памятников псковского зодчества, вопросы их охраны и реставрации не перестают волновать ученого. Заканчивая свой доклад, Ю. П. Спегальский говорит: «Я бы был счастлив взять на себя создание в Пскове двух-трех «эталонов» реставрации памятников, потому что всю жизнь стремился к этому и до сих пор не получил возможности довести до конца хотя бы одну из начатых работ».

Сейчас можно только удивляться, как же так получилось, что на пути крупнейшего исследователя древнепсковского зодчества, на протяжении десятилетий стремившегося соединить результаты своих научных исследований и знание практической реставрации, вставали ведомственные или межведомственные барьеры.

По докладу Ю. П. Спегальского решено было создать общественную комиссию из ленинградских архитекторов, которая с письмом от центрального правления Союза архитекторов побывала в Пскове и на месте ознакомилась с состоянием памятников старины и постановкой дела их реставрации. Общественная комиссия выявила недостатки и внесла предложения для их устранения.

В 1958—1959 годах Ю. П. Спегальский расписывает

- 26 -

ряд завес, подписи к которым показывают, насколько неотступно владеет «псковская мелодия» его умом и сердцем...

«...А расписана сия завеса не по боярским наставлениям, a что душе любо, то и написано: солнце, и звезды, и облака, Псков град, и земля Псковская, и звери, и птицы, и мужики, и бабы простые псковские...»

Палаты Трубинского (дворовый фасад). Реконструкция Ю. П. Спегальского.

«Помянем мужей пскович, мастеров делателей церковных, и палатных, и хоромных, и городовых, и воинов псковских, их же слава велика во всех странах есть и не предет никогда...»

Надписи на предметах прикладного искусства — картонках для шляп, столешнице, завесах — служили для Ю. П. Спегальского своеобразным способом выражения не только лично-эмоциональных, но и серьезных, можно сказать, программно-научных мыслей о псковской истории и архитектуре. Например, надпись на сундуке: «Сей ларь состроен во Псковском Спасо-Мирожском монастыре в лето 7451 (1943 год) и расписыван тогда же, а переписыван во городе во Ленинграде в лето 7463 (1955 год), а назначен ларь сей под рисунки и чертежи града Пскова, остатков зданий его старинных мирских и церковных и изделий гончарных и кузнечного и иного мастерства. В годы стародавние во Пскове зем-

- 27 -

ле всякие художества устроили простые мужики, и творили они их по своему разуму, как следует по мастерству, а не по блажи боярской. Бояре, купцы и иные подобные им, кои своими руками те дела не делают и pазумом своим в суть тех дел вникнуть не могут, судят о них несмысленно. Мастеры же стародавние, мужики простые, руками своими создающие, смыслом своим, в годы те боярству не преклонялися, а разума своего мужицкого держалися и художество творили по мудрости народной, от многих поколений мастеров-мужиков...»

Творения рук мастеров стародавних, простых мужиков псковских, которые «художество творили по мудрости народной», и призывал Ю. П. Спегальский охранять как можно бережнее. И это были не просто призывы, а долгая и упорная борьба за творческое отношение к культурному наследию.

23 апреля 1959 года Ю. П. Спегальский вновь выступил с докладом «О состоянии и реставрации памятников архитектуры в г. Пскове» в Союзе архитекторов. Он говорил: «В 1947 году был разработан и одобрен проект планировки особых зон, или, как их еще называли, архитектурных заповедников. Создание в Пскове архитектурных заповедников — в сущности единственный выход из положения, если, считать нужным сохранять памятники древнепсковской архитектуры. В условиях современной жизни, современного строительства другого решения этого вопроса быть не может. Я не считаю разработанный в 1947 году проект идеальным и считаю, что над ним нужно было еще серьезно работать, корректировать в ходе осуществления. Но все же, если бы этот проект выполнялся, то Псков дал бы нам неплохой пример решения задачи сохранения памятников в условиях восстановления и развития города... Ни одного квадратного метра архитектурных заповедникбв в Пскове так и не сделано».

С 1959 года Юрий Павлович Спегальский начал работать в Ленинградском отделении Института археологии АН СССР, в группе славяно-финской археологии (в настоящее время — сектор славяно-финской археологии).

Годы работы в Институте археологии, пожалуй, самые плодотворные в творческой жизни Ю. П. Спегальского. Благожелательная обстановка, размеренный ритм жизни дали Юрию Павловичу возможность завершить многое из того, что он задумал по псковской тематике.

- 28 -

Народное искусство позднесредневековой Руси богато и разнообразно, но, к сожалению, еще мало исследовано. Имеется лишь ряд работ, посвященных изучению декоративных плиток и изразцов послемонгольского периода. Между тем изучение изразцов позволяет выдвинуть их в число важнейших памятников прикладного искусства и народного мастерства.

Декоративное, керамическое искусство не стояло на месте, а развивалось. Органическое сочетание богатых местных народных изобразительных традиций и общеевропейских достижений явилось его отличительной чертой. Вряд ли справедливо, как это делали некоторые, говорить о «бесплодной замкнутой феодальной культуре Московского государства вплоть до второй лоловины XVII в.». Нельзя согласиться с теми исследователями, которые слишком упрощенно трактовали вопрос о развитии русских средневековых изразцов, представляя его как процесс от «простого к сложному» — от орнаментальных изразцов к сюжетным. Перед исследователями еще стоит трудная, но интересная задача классификации и интерпретации изразцов.

Таким образом, берясь за реконструкцию псковских изразцовых печей, Ю. П. Спегальский решал не частные вопросы восстановления интерьера псковских палат, а по существу одну из ключевых проблем русской послемонгольской культуры. И опять не случайно, что древнейшие послемонгольские изразцы на Руси — псковские. К этому кругу памятников относятся плиты из керамических поясов псковской Георгиевской со Взвоза церкви (1494 г.), Никольского собора в городе Острове (1543 г.), а также надгробные керамические плиты из Псково-Печорского монастыря (одно надгробие датировано 1560 г.). Известны отдельные изразцы из псковских церквей: Георгиевской со Взвоза, Сереткинской Петра и Павла (1540 г.). К этому же кругу памятников можно отнести поливную плитку, найденную во время раскоцок в культурном слое XV века древнего Пскова.

Ю. П. Спегальский изучает известные псковские изразцы, делает зарисовки изразцовых плиток из других музеев. Привлекают его внимание, например, оригинальные изразцы из Кирилло-Белозерского монастыря. Юрий Павлович всегда горячо обсуждал эти вопросы. А потом, в конце разговора добавлял полушутя-полусерьезно: «А не махнуть ли во Псков или Вяжищи? Верхолазное снаряжение у меня сохранилось, поднимемся и порисуем изразцы».

- 29 -

Большое значение имел тот факт, что он стал работать в творчески сильном коллективе ленинградских ученных, который в те годы возглавлял один из крупнейших советских историков древнерусской культуры, доктор исторических наук, лауреат Государственной премий Михаил Константинович Каргер. Ю. П. Спегальскй оказался в самой гуще научной жизни ленинградских археологов, историков древнерусской архитектуры и искусства.

Безусловно, архитектура Пскова, история его культуры в широком плане по-прежнему остается в центре внимания исследователя. В короткий срок Ю. П. Спегальский дорабатывает текст своей кандидатской диссертации для публикации, заново переделывает старые иллюстрации, готовит новые. Как мы уже говорили, в серии «Материалы и исследования по археологии СССР» это исследование в 1963 году издало издательство «Наука». Еще прежде, сразу после окончания войны, Ю. П. Спегальский подготовил рукопись книги «Псков», которая появилась в свет в 1946 году. В 1963 году в издательстве «Искусство» вышло новое издание «Пскова». Книга 1963 года ярко продемонстрировала творческий рост автора, его эволюцию как ученого. После появления этого капитального исследования стало ясно, что у нас в стране нет более крупного специалиста по истории псковской каменной архитектуры.

В те годы Ю. П. Спегальский много рисовал. Изразцовые псковские печи XVII века, их реконструкция и цветные рисунки становятся важной частью творческой деятельности ученого.

«...Рисовал печки, а это дело почти механическое — рисуй изразчики, обводи все тушью, потом раскрашивай. Теперь же мне надо рисовать интерьеры «дома Печенко», что для меня явилось делом намного более трудным, требовало определенной творческой настроенности и натренированности глаза, чувства и руки. Интерьеры я нарисовал», — писал он в конце 1966 года Ю. И. Бродскому.

На наш взгляд, необходимо дать комментарий к некоторым характеристикам в письме Юрия Павловича. Выражение: рисование изразцовых печек — «дело почти механическое» — может убедить только тех, кто вообще не представляет себе структуру и фактуру псковских изразцовых многоцветных или «зеленых» поливных печей. Ведь от этих печей Ю. П. Спегальским в течение всей жизни были собраны лишь отдельные кусочки. Эти не-

- 30 -

большие фрагменты печных изразцов и послужили для ученого достоверным источником для реконструкции нескольких десятков печей. Им была определена «архитектура изразцовых печей Пскова XVII века» (это ведь были настоящие архитектурные сооружения!) и их варианты, выявлены основные композиции на изразцах, характер их сочетания. Упоминаемое в письме «механическое дело» — по существу труд, венчающий огромную исследовательскую работу.

Изразцовая орнаментальная печь XVII в. Реконструкция Ю. П. Спегальского.

Стремление связать рисунки одной из частей интерьера (печи) с осмыслением характера интерьера псковского жилого дома XVII века в целом привело исследователя к переходу от рисования печек к рисованию интерьеров. Чтобы более наглядно представить псковские печи в интерьере, как бы увидеть их в пространстве, Ю. П. Спегальский вырезает деревянные формы и из гипса отливает все необходимые типы печных изразцов — «зеркальные», «городки», «ножки». Раскрашивает их. Теперь псковская изразцовая печь XVII века, «собранная» им ранее только в графической реконструкции, стоит в натуральную величину, занимая солидную часть его комнаты в Ленинграде на улице Софьи Перовской. Добавим, что остальное пространство этой очень скромной по площади комнаты занимали сделанные и расписанные самим Юрием Павловичем стол и сундук; на окнах видим расписанные им занавески-шторы. Стремление окружить себя вещами, связанными с Псковом, его культурой и историей,— характерная черта Спегальского. Это не оригинальничанье (не так уж много людей бывало у него в доме и видело эти вещи), а внутренняя потребность, такая же необходимость, как и частые поездки в Псков. Порой радостные, порой огорчительные — когда он видел в чем-то неради-

- 31 -

вое отношение к псковским памятникам. Радовался, когда что-то привозил из Пскова: «Привезли мы из Пскова грибов, брусники, меду и прочих съедобных вещей, и я там обулся и оделся! Теперь у меня псковские туфли, псковские ботинки, псковские свитера», - как мальчишка, хвастает он в письме к знакомым. Словно бы грибов, брусники и меду нельзя было приобрести в другом месте...

Фрагмент изразцовой печи в «доме Печенко».

Работа в Институте археологии раздвинула хронологические и территориальные рамки творческих интересов Юрия Павловича. Он принимает участие в ряде археологических экспедиций: в 1959 году — в раскопках древнерусского городища XII—XIII веков на Волыни, погибшего во время нашествия Батыя, в исследовании памятников архитектуры Западной Украины. Однако научную тему, над которой Юрий Павлович начал работать в ЛОИА, — «Деревянные жилища Северо-Западной Руси IX—XIII вв.» можно выделить особо. В чем же виделась ее необычность?

Раскопки в крупнейших древних городских центрах Северо-Западной Руси — Старой Ладоге, Новгороде, а также в Торопце — велись в течение многих лет. Археологи накопили огромный материал, причем научную ценность представляли не только археологические коллекции — вещи из различных металлов, стекла, глины. Природные условия северного края, влажность и кислотность грунта и культурного слоя в этих древних городских центрах способствовали великолепной сохранности строительных остатков. Фрагменты жилых и хозяйственных построек, детали входов, полов, крыш все это тщательно фиксировали археологи. Им приходилось «распутывать» — расчленять многие строительные

- 32 -

горизонты в раскопе: удалось по глубине залегания сооружений и вещам, обнаруженным в них, датировать эти строительные горизонты. Однако только историк архитектуры мог, опираясь на обнаруженные археологами строительные остатки, вернуть из небытия давно разрушенные и погибшие сооружения. Нужно было особое чутье архитектора, который бы увидел за отдельными бревнами и настилами возвышавшиеся некогда комплексы построек, смог восстановить их облик, дать графическую реконструкцию усадеб — своеобразных составных «кубиков» древней городской застройки. Вот она, источниковедческая база исследования,— сотни остатков жилищ IX — XIII столетий, причем все они имеют разную сохранность.

Здесь было над чем задуматься. Существовал уже известный путь (по отдельным городам остатки домостроительства являлись предметом исследования): описание комплексов, их предположительный словесный портрет, сравнение с теми материалами, которые известны, и, наконец, выводы. Однако Юрий Павлович упорно искал такой ключ к решению проблемы, который должен был стать и новым подходом. В мучительных поисках складывались основные методологические принципы исследования: характеристику древнего жилища необходимо давать по строго ограниченным хронологическим периодам; в основу характеристики жилищ в тот или иной период положить самый яркий, а главное наиболее достоверный материал, наиболее полно сохранившиеся жилищно-хозяйственные комплексы.

Начиналась трудоемкая и кропотливая работа — просмотр сотен чертежей и фотографий, отбор наиболее достоверного материала и фиксирование всех тех деталей, которые могли пригодиться при графических реконструкциях.

Речь шла об истории развития жилой деревянной архитектуры на протяжении более чем трех столетий. Сама мысль о развитии того или иного историко-культурного явления представляется вполне закономерной, но в данном случае важно было выявить конкретные элементы динамики. В развитии памятника архитектуры эти элементы могли быть планировочные и конструктивные или их сочетание, а также функциональные. Чтобы осуществить такое исследование, нужно было переосмыслить сложившуюся методологию изучения древнерусского жилища. Необходимо было отказаться от «удоб-

- 33 -

ной» теории, что жилище — наиболее консервативней элемент материальной культуры народа, а раз так, то русское жилище домонгольской эпохи мало изменилось к XIX веку.

Существовала и другая опасность. Оказавшись в плену мнимой консервативности, археологи искали ближайшие аналоги древнерусским жилищам в богатейшем этнографическом материале — среди стоящих до сих пор дворовых крестьянских комплексов Русском Севера.

Ю. П. Спегальский блестяще освободился и из этого «плена». Уже первые доклады по разрабатываемой им теме о древнем жилище Северо-Западной Руси содержали посылки такой новизны, что вызывали недоумение у ученых. А удивить ведущих специалистов — докторов исторических наук М. К. Каргера, И. И. Ляпушкина, П. А. Раппопорта, члена-корреопондента АН СССР П. Н. Третьякова, надо сказать, было нелегко.

Разбирая причины коренных ошибок в изучении древнерусских жилищ, Ю. П. Спегальский писал: «Обыкновение основывать реконструкцию древних русских жилищ на весьма поздних образцах, представляемых этнографией, получило в наше время широкое распространение. Этот соблазнительный, своей легкостью метод властно сковывает мысли исследователя. Уподобляя древние строения крестьянским постройкам XIX — XX вв., археологи отвлекаются от глубокого анализа памятников и всестороннего сопоставления первоисточников, которые становятся в этом случае лишь помехой для исследователя, наперед уже знающего, какие он сделает выводы».

Ю. П. Спегальский нашел свой метод: поиски среди археологического материала основных конструктивных элементов, функциональное объяснение всем элементам здания и конструктивным приемам, гипотетическая объемно-пространственная реконструкция жилищ и жилищно-хозяйственных комплексов. Результат — неожиданный, непредвиденный: в рубленые бревенчатые конструкции, которые нашли археологи, были внесены элементы, изменившие не только их внешний, но и внутренний облик. Яркая, оригинальная, а в ряде моментов и дискуссионная работа была закончена в 1968 году, но выхода в свет книги «Жилище Северо-Западной Руси IX—XIII вв.» автору уже не суждено было дождаться.

Монография вышла в 1972 году. В кратком, но очень, емком вступлении доктор исторических наук П. А. Рап-

- 34 -

попорт справедливо писал: «Выводы Ю. П. Спегальского, несомненно, очень интересны. Попытки осмыслить всю картину развития жилищ, понять смысл и назначение как отдельных помещений, так и целых комплексов привели в ряде случаев к таким неожиданным, но убедительным выводам, отбросить которые нельзя. Концепция Ю. П. Спегальского будит мысль, заставляет новыми глазами смотреть на многие известные факты. Даже если некоторые его соображения окажутся ошибочными и будут в дальнейшем опровергнуты другими исследователями, эта работа все равно принесет пользу науке, поскольку приведет к решению таких проблем, которые без работы Ю. П. Спегальского, может быть, еще долгие годы не были бы поставлены и, следовательно, не были бы решены».

Надо ли говорить, что даже в период интенсивной работы над этой книгой Юрий Павлович много сил и времени уделял своим псковским привязанностям. Здесь и новые рисунки изразцовых печей XVII столетия, и небольшие статьи об отдельных памятниках древнего Пскова, и работа над осуществлением обобщающего исследования о псковской каменной архитектуре. «Зодчество псковских каменщиков» — так должна была называться книга. Желание применить результаты своих многолетних научных исследований в области псковского зодчества на практике, воплотить в натуре свои творческие замыслы, неугасаемая в течение всей жизни любовь к Пскову — все это опять привело Спегальского в город его детства. В Ленинграде оставлены квартира, спокойная жизнь - он едет в родной Псков главным архитектором Псковских специализированных научно - производственных реставрационных мастерских.

Осень 1968 года. В Псков перевезены мебель, книги, рукописи, предметы прикладного искусства; уже в бывшей квартире Спегальского на улице Софьи Перовской в Ленинграде разобрана расписная изразцовая печь. Начинался новый период в жизни ученого, к сожалению, очень короткий. Никто не мог предположить, что приближается трагическая развязка... И думается, скажи ему, что так получится, — все равно Юрий Павлович не отказался бы от переезда в Псков: цельные и сильные духом люди не отказываются от дела, которому они посвятили всю свою жизнь.

Переезд был коротким. Еще в новой псковской квартире стояли неразобранные вещи, еще шли переговоры о необходимости скорейшей установки телефонного ап-

- 35 -

парата, а Ю. П. Спегальский спешил закончить проект комплексной реставрации памятников архитектуры в Пскове.

Идея Ю. П. Спегальского о «псковском варианте» сохранения памятников архитектуры, которую ученый начал разрабатывать еще в тяжелые военные годы, а потом постоянно совершенствовал, детализировал и уточнял, в «Перспективном плане реставрации, восстановления и консервации памятников архитектуры города Пскова» 1969 года получила свое наиболее полное воплощение.

«Наилучшее решение этих задач может быть найдено только при учете всех возможностей реставрации и консервации памятников в масштабе всего города, при верной оценке перспектив использования их после реставрации, во вполне законченном и благоустроенном виде, и перспектив создания вокруг памятников обстановки, наиболее благоприятствующей выявлению их подлинных качеств», — писал Ю. П. Спегальский. В плане детально перечислены основные комплексы, дома, их характеристика. Тут же — предложение по общему решению реставрационных, восстановительных и консервационных работ, а также предложение по практическому использованию памятников.

Это исследование по существу подвело итог изысканиям Юрия Павловича Спегальского в области охраны, реставрации, восстановления и музеефикации памятников древней архитектуры в Пскове. Исследование оригинальное и в то же время добротное, оно служит и будет еще долго служить надежной основой для всех последующих разработок в этом направлении.

Последний псковский период жизни ученого очень короток — он насчитывает всего несколько месяцев. Юрия Павловича не стало в морозный январский день 1969 года.

Решением президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры от 26 января 1973 года была утверждена комиссия по творческому наследию архитектора Ю. П. Спегальского. Председателем этой комиссии был выбран псковский писатель Л. И. Маликов, в состав ее вошли видные ленинградские ученые — академик Д. С. Лихачев, доктора исторических наук П. А. Раппопорт и А. Н. Кирпичников, секретарем была выбрана О. К. Аршакуни. Это она, самый близкий и дорогой человек для Юрия Павловича, любовно собрала рукописи и рисунки учено-

- 36 -

го, сдала их в архив. В 1979 году все материалы творческого наследия ученого и художника Ю. П. Спегальского, как «представляющие большую историческую, научную и художественную ценность, в целях учета, обеспечения сохранности... взяты управлением культуры Псковского облисполкома под государственную охрану». Некоторые из рукописей Ю. П. Спегальского были обнаружены в архиве ученого Ольгой Константиновной и уже изданы, другие подготавливаются ею к печати.

Они познакомились в тяжелую зиму 1941/42 года, когда истощенную от голода О. К. Аршакуни привезли в Дом архитектора. Свободных коек не было, и санитары замешкались — женщину положить было некуда... Тогда с одной из коек встал мужчина и предложил освободившееся место, а сам пошел в коридор, где просидел всю ночь. Тогда они еще не знали, что станут мужем и женой и будут страшно бояться друг за друга в трагичной череде блокадных дней.

Много шутейных и ласковых надписей на шляпных коробках, расписанных им, подарит Юрий Павлович «дорогой сударыне, моей голубушке Оленьке, для шляп ее прехитрых». Но есть одна, особая надпись, мимо которой вряд ли можно пройти спокойно. Она находится на большой шкатулке, расписанной Юрием Павловичем в 1968 году: «Не дано нам было самим взращивать древо нашей жизни, но все же взлелеяли мы один росток его — росток взаимной любви и верности».

Недуг подкосил Юрия Павловича внезапно. Он вышел из дому, а на столе остались бумаги, очки, незавершенная фраза рукописи.

Вот о чем писал он в тот последний свой январский день: «В настоящее время далекая псковская старина как бы приближается к нам. Труд археологов, исследователей архитектуры и искусствоведов возвращает нам и делает все более и более понятным многое из того, что, казалось, было уже бесследно утрачено и забыто. Псковским памятникам суждено теперь не разрушаться и не исчезать с лица земли, а возрождаться к жизни, с тем чтобы послужить еще многим людям. Это закономерно. Народ, взявший в свои руки власть, не может относиться безразлично к культурным ценностям, созданным в прошлом наиболее одаренными его представителями, сумевшими в условиях феодализма с удивительной полнотой выразить в своем творчестве взгляды народа на искусство и архитектуру, на отношение искусства и жизни, художественных форм и приемов ар-

- 37 -

хитектуры с ее технической и практической стороной, бытом и гигиеническими требованиями. Эти вопросы народ разрешал в…» (Далее текст обрывается.)

- 38 -