О  ПАЛАТАХ   КАМЕННЫХ  С  ДЕРЕВЯННЫМ   ВЕРХОМ

В годы блокады Ю. П. Спегальский продолжал работу над любимой историко-архитектурной темой. Снова и снова перед его внутренним взором возникал Псков, его величественные крепостные стены, уютные улочки, маленькие церквушки и каменные палаты. Запечатленное в камне прошлое притягивало воображение и особенно остро переживалось именно во время войны, когда город попал в беду, а сам исследователь псковских древностей оказался на грани между жизнью и смертью. О том, что Псков все время был предметом его размышлений, своего рода собеседником и другом, который помогал одолеть тяготы настоящего, свидетельствует псковский графический цикл, созданный Ю. П. Спегальским в это время¹.

Перенестись воображением в древний Псков было очень легко и приятно. Мысленно он ходил по средневековому городу и старался смотреть на него глазами далеких предков. Шагал плавучим мостом через Великую напротив Власьевской башни, по-хозяйски оглядывал каменные стены и башни, грозно смотревшие темными бойницами на противоположный берег: оттуда, с западной стороны, чаще всего накатывалась волна вражеского нашествия. Высилась громада Крома; Троицкий собор своей богатырской шлемовидной главой зримо утверждал неприступность городской цитадели.

Поднимался к Старому торгу, шел в Довмонтов город и дивился его многочисленным постройкам, большим и малым. Вот Приказные палаты с крыльцом, словно выбежавшим навстречу, и с высокой тесовой кровлей. Рядом деревянные избы, часовни, храмы с множеством пристроек. Дальше маленькая церковь Кирилла над Греблей. В другом конце взгляд останавливал древнейший храм Дмитрия Солунского, построенный еще в 1144 году на новгородский лад.

А за пределами Довмонтова города оживали улочки

_______________

1 - См.: По Пскову XVII века. Составитель О.К.Аршакуни. Л., Лениздат, 1974. назад

- 80 -

старого Пскова, среди изб и хозяйственных построек великанами казались желтовато-белые храмы, окруженные притворами, галереями, крыльцами и приделами.

Поганкины палаты (дворовый фасад). Реконструкция Ю. П. Спегальского.

Запирает лавку дюжий купчина; молодой стрелец, вглядываясь в загородные дали, стоит на карауле у Нижних решеток; лихо орудуют топорами плотники, доносятся их соленые прибаутки, пахнет сосновой стружкой, сеном и еще — свежеиспеченным хлебом. Кругом все такое знакомое и такое захватывающе интересное, пронзительно родное и вместе с тем новое. Храм Василия твердо и горделиво возвышается на взгорке, чуть дальше и пониже — его собрат Никола со Усохи, а ближе к берегу — прекрасный храм Одигитрии.

Потомок древних псковских каменщиков проходит по своему Пскову, жадно всматривается в его живые черты, узнает, припоминает, ищет забытое и потерянное, спешит. Ведь надо еще побывать на Гремячей горе — поглядеть на город с этого высокого места, Поганкины палаты надо осмотреть, да и в Мирож успеть, где каменных зданий видимо-невидимо, а останется потом самая малость...

Да, много-много раз совершал такие многокрасочные путешествия в Псков Ю. П. Спегальский. До сего

- 81 -

дня завораживают его рисунки, и не только достоверностью, но и той особой проникновенностью, которая дается одухотворенным любовью знанием.

Благодаря художнику древний Псков встал перед нами в своем первозданном средневековом облике. Город совсем не похож па современный. В первую очередь поражают не культовые постройки, а огромные купеческие палаты, особенно по сравнению с дошедшими до нашего времени. Палаты Поганкиных, Меншиковых, Трубинских выглядят совсем по-другому, чем сейчас. Речь идет разумеется, не о внутренних помещениях, а о фасадах и, как говорят, объемной композиции: нижняя каменная часть всех палат несет одноэтажный, а то и многоэтажный верх. Как поразительно меняется от этого вид здания, его образ! Вместо замкнутого в себе, неприступного, похожего на крепость каменного блока перед нами многосложный, очень живописный комплекс с мощным каменным низом в качестве основания и легким деревянным верхом с балконами, гульбищами и светелками.

Надо ли считать эти «дополнения» действительной принадлежностью псковских зданий XVI—XVII веков или же перед нами плод фантазии художника?

Памятники гражданской архитектуры Пскова сохранились намного лучше, чем в других городах. Но свою подлинную ценность эти здания могут обрести только после того, как будет установлен их первоначальный вид.

Рано поставив перед собой именно эту цель, Ю. П. Спегальский в дальнейшем не пожалел сил для ее осуществления.

О светских постройках Древней Руси мы до сих пор знаем гораздо меньше, чем о культовых зданиях. Они гораздо реже упоминаются в летописях. Строить жилой дом из камня мог позволить себе только очень богатый человек. В древности к числу таких состоятельных заказчиков относились князь, митрополит или архиепископ, игумены самых крупных монастырей. Известно, что первые гражданские сооружения из камня были возведены в Киеве одновременно со строительством Десятинной церкви, то есть в конце X века. Это княжеские дворцы, выстроенные по заказу Владимира Святославича теми же мастерами, которые возводили Десятинную церковь. О них, так же как и о светских постройках в других городах — Чернигове, Переяславле-Южном, Смоленске, Полоцке, мы знаем по результатам ар-

- 82 -

реологических раскопок, иногда по скупым упоминаниям письменных источников.

Каменные жилые постройки возводились реже, чем деревянные, не только из-за дороговизны строительства, но и по соображениям гигиенического характера: жить в каменном доме считалось вредным для здоровья. Австрийский посол А. Мейерберг, проживавший в Москве в 60-е годы XVII века, писал: «Только несколько лет назад многие из них стали строить себе дома из кирпича либо из тщеславия, либо для того, чтобы безопаснее жить в них от очень частых пожаров. Со всем тем строят себе спальни из сосновых бревен, а для связи прошивают их мхом, говоря, что известка всегда имеет вредное свойство для здоровья, что и правда».

Расцвет древнерусского гражданского строительства приходится на XVII век. Из камня строят свои палаты высшие сановники государства и наиболее состоятельные купцы. Следует отметить, что одним из преимуществ каменного дома перед деревянным была огнестойкость. Это особенно было важно для купцов, ибо надклеточная часть здания нередко использовалась ими как хранилище товаров. Каменные кладовые, погреба и амбары строили и отдельно от жилого дома.

Много каменных зданий возводилось в Москве, где еще в 1471 году, как сообщает летопись, купец Тарокан заложил кирпичные палаты. Интенсивность каменного строительства резко возрастает в XVII веке.

Остатки каменного дома конца XIV века обнаружены при раскопках в Новгороде. О строительстве в Пскове каменных палат для архиепископа Макария сообщает Псковская летопись под 1535 годом. И все же жилые постройки из камня до XVII века насчитываются единицами. Это относится и к Пскову. По-настоящему массовым; строительство гражданских зданий стало в XVII веке. Псков, как один из самых богатых городов Руси, дал замечательные образцы «палатного строения», причем в отличие от большинства других русских городов сохранил несколько десятков зданий XVI—XVII веков¹. Правда, дошли они до наших дней в неузнаваемо искаженном виде. Глядя на некоторые из них, подчас бывает нелегко представить, как они выглядели в момент рождения. Практически все здания под-

_______________

1 - См.: Спегальский Ю. П.  Псковские каменные жилые здания XVII века. — Материалы и исследования по археологии СССР. 1963, № 119, с. 5.  назад

- 83 -

вергались переделкам в XVIII — XIX веках, приспосабливались для хозяйственных нужд, разрушались.

Задача первостепенной важности, стоявшая перед историками псковского зодчества, заключалась в том, чтобы выявить первоначальный облик гражданских зданий.

Предшественниками Спегальского эта задача исследования не была решена. Среди первых историков гражданской архитектуры был И. Ф. Годовиков, занимавшийся описанием и обмерами псковских памятников¹. Показательно, что, приняв облик древних зданий, сохранившихся к середине XIX века, за их первоначальный вид, И. Ф. Годовиков не без оснований полагал, что они малопригодны для жилья.

Ряд весьма ценных наблюдений над памятниками псковской гражданской архитектуры сделал А. А. Потапов². Его исходная позиция заключалась в том, что по современному состоянию здания судить о его первоначальном виде нельзя. На повестку дня, таким образом, ставился вопрос о всестороннем исследовании памятников. Интересным и весьма плодотворным для дальнейших изысканий было предположение А. А. Потапова о существовании верхнего деревянного этажа в Поганкиных палатах.

К числу серьезных научных трудов о псковском гражданском зодчестве относится работа И. В. Рыльского³, вышедшая в 1915 году. В ней содержатся подробные обмеры некоторых известных построек XVII века — «Солодежни», первых и вторых палат Меншиковых, второго дома Сутоцкого, а также палат Трубинского.

Ю. П. Спегальский первым из советских исследователей архитектуры приступил к комплексному изучению гражданского зодчества Пскова. Правда, цели своего труда, посвященного каменным жилым домам Пскова XVII века, он сформулировал очень скромно: «Поколебать неправильное представление о псковском гражданском зодчестве XVII века, установить хотя бы некоторые факты подлинной истории его и пробудить интерес к этому предмету». Однако результаты проведенных им

_______________

1 - См.:  Годовиков И. Ф.  Описание и изображение древностей Псковской губернии. Вып. 1—3. Псков, 1880—1881.  назад
2 - См.:  Потапов А. А.  Очерк древней русской гражданской архитектуры. Вып. 1. - Древности, т.19., М., 1902.  назад
3 - См.:  Рыльский И. В.  Гражданское зодчество в Пскове. - Древности, т. 7. М., 1915.  назад

- 84 -

в 1948—1951 годах исследований по своему значению вышли далеко за рамки первоначально поставленных задач.

Чтобы в полной мере оценить проделанную Ю. П. Спегальским работу, надо помнить о том, что велась она в исключительно трудных условиях первых послевоенных лет. Рассчитывать приходилось только на себя. Не могло быть и речи о широких архитектурно-археологических исследованиях, столь необходимых для восстановления первоначального вида здания и его истории. Тем более поразительными оказались результаты изучения каменных палат, в которых зоркий взгляд исследователя по малозаметным следам исчезнувших частей и незначительным деталям внутреннего убранства восстанавливал целое. Но не только это помогало в работе. У Ю. П. Спегальского был собственный опыт работы «по каменному делу», он прекрасно знал и глубоко понимал внутреннюю логику древнего строительного искусства. Наконец, немалую роль играло и художественное воображение, без которого обнаруженные следы прошлого так и остались бы верно увиденными деталями, но не органичными частями убедительно воссозданного цельного архитектурного организма.

Первоочередной задачей для Ю. П. Спегальского было непосредственное изучение конкретного памятника. Только после досконального ознакомления с постройкой или ее остатками в полную силу активизировался остальной историко-архитектурный материал. Так рождались открытия, появлялись убедительные выводы и интереснейшие предположения. Заключительный этап работы — графическая реконструкция здания. Сам Ю. П. Спегальский так писал о своем методе: «По моему мнению, в изучении древнерусской архитектуры нужно особенно строго следить, чтобы выводы создавались лишь на основе глубокого, подробного, натурного исследования самого объекта. Такое исследование должно определять выводы и обобщения и диктоваться материалами исследования, а не зависеть от желания их автора. Существует опасность превратить работу в процесс подбора доказательств для подтверждения своих собственных мыслей. Такой негодный метод заманчив своей легкостью и тем опасен. Без натурного исследования памятников обеспечено неверное представление о них, невозможность распределить их в хронологической последовательности и представить путь развития этой архитектуры, неверная общая оценка, неверные выводы —

- 85 -

все это ожидает исследователя, не обращающегося к натуре».

Однако за отдельной постройкой для Ю. П. Спегальского никогда не пропадал город как единое архитектурно-художественное целое. Для него «каждая деталь не только жила самостоятельном жизнью, но и входила своеобразной нотой, мелодией в общее звучание целого». Город служил фоном и масштабом для вновь возводимого здания, и древнепсковские мастера умели наилучшим образом найти место новому зданию в уже существующем ансамбле. Ю. П. Спегальский обладал даром не только понимать, но и глубоко чувствовать, видеть наяву средневековый Псков во взаимодействии каменных и деревянных зданий, массовой застройки и отдельных градостроительных доминант. Особенно замечательно его поразительное чутье к псковскому архитектурному своеобразию, умение понять тот или иной прием псковских строителей, уловить тесную взаимосвязь функциональных задач с художественным эффектом.

Размышляя об этом, Ю. П. Спегальский подчеркивал, что применявшиеся псковскими зодчими приемы «не являлись результатом подчинения архитектуры отвлеченным каноническим идеалам прекрасного, а полностью зависели от практических требований жизни и быта». Именно это убеждение заставляло исследователя с первых шагов творческой деятельности углубленно изучать все относящееся к «прозе» средневековой жизни. Семейный уклад, взаимоотношения в патриархальной семье, ритуал приема гостей, хранение имущества, средневековые представления о наилучших условиях работы и отдыха — все это принимается во внимание и не только красочно описывается, но и с необыкновенным мастерством, очень тонко связывается с планировкой и устройством интерьера. Совершенно справедливо Д. С. Лихачев назвал эту способность Ю. П. Спегальского «даром проникновения в жизнь Древней Руси».

Одним из самых знаменитых памятников псковского гражданского зодчества является «Солодежня». Однако при внимательном ознакомлении с этой двухэтажной постройкой, а также с исследованиями, в которых дается оценка здания, выясняется, что до недавнего времени представления о нем были совершенно превратными. В этом убеждает нас Ю. П. Спегальский, который при полном отсутствии письменных и графических источников на основе только внешнего осмотра здания су-

- 86 -

мел «прочитать» самые существенные страницы его строительной истории.

Прежде всего Ю. П. Спегальский решает вопрос о назначении постройки. Ведь она лишь в XIX веке была приспособлена под производство солода и именно тогда получила название «Солодежня». Внимательный осмотр и всесторонний анализ сохранившихся помещений привел Ю. П. Спегальского к выводу, что ни полуподвал нижнего этажа, ни плохо освещенный немногочисленными окнами второй этаж жилыми помещениями служить не могли. Значит, надо ставить вопрос о хозяйственном или производственном назначении этих помещений, а может быть, и всего здания в целом? Постановка первого вопроса оказывается совершенно обоснованной, и Ю. П. Спегальский отвечает на него однозначно: да, нижний этаж «Солодежни» и две палатки верхнего этажа служили складскими помещениями. Однако это еще не решает вопроса о назначении здания. Ведь в Поганкиных палатах нижние этажи тоже имели хозяйственное и производственное назначение, но существовали и верхние, предназначенные для жилья, на что указывают обнаруженные отпечатки деревянных венцов в верхней части их каменной кладки, а также гнезда от половых переводов деревянного этажа — его жилых покоев, находившихся над каменными этажами. Значит, и здесь, в «Солодежне», надо считаться с возможностью существования верхних этажей.

Ответ на этот вопрос могло дать только натурное обследование. Вот к каким результатам оно приводит исследователя: «В наружной, выходящей во двор стене сохранилась и хорошо видна со стороны теперешнего чердака нижняя часть дверного проема. С внешней стороны этот проем заделан и заштукатурен, но внутри откосы проема открыты и виден нижний закладной крюк для навешивания двери. Проем сохранился на высоту около 120 см. Об уничтоженном этаже говорят лестница, выходящая из сеней второго этажа наверх, и остатки окна, освещающего площадку лестницы». Следовательно, здание имело третий каменный этаж! Это кардинально меняет представление о здании. Далее Ю. П. Спегальский задается вопросом о планировке и назначении уничтоженного помещения. При осмотре чердака ему попадаются обломки печных изразцов, покрытых светло-зеленой поливой. Изразцы, несомненно, XVII века. Следует обоснованный вывод: верхний этаж отапливался.

- 87 -

Один за другим последовательно ставятся вопросы, касающиеся устройства, внешнего вида, назначения утраченной части здания. Лишь в итоге, когда получен бесспорный ответ, создается впечатление кажущейся легкости того пути, которым исследователь шел к решению той или иной проблемы. Но «очевидность» выводов — результат скрупулезного собирания материала, работающего на окончательный ответ, следствие убедительности представленных фактов, плод деятельного усилия ума, который напряженно искал истину.

Итак, что же представлял собою третий каменный этаж «Солодежни»? «Нижняя часть стены, идущей по обводу этого этажа, хорошо сохранилась, но никаких следов примыкания к ней внутренних поперечных стен нет. Считать, что этот этаж разделялся деревянными стенами, нет оснований, так как из изучения других памятников можно видеть, что в каменных зданиях деревянными переборками псковские строители до последней четверти XVII в. отгораживали лишь небольшие помещения подсобного назначения, а палаты всегда разделялись каменными стенами. Следовательно, весь этот этаж был занят одной большой палатой, которая напоминала палату со столбом в верхнем каменном этаже Поганкиных палат, но была еще обширнее». Таким образом, третий этаж «Солодежни» был занят одним огромным помещением — повалушей, предназначенной для приема гостей, их угощения и развлечения. Наличие в первоначальных палатах третьего каменного этажа — важное открытие исследователя. При этом следует отметить, что третий каменный этаж существовал и в палатах Подзноевых, Русиновых, первых и вторых палатах Меншиковых. Ю. П. Спегальский доказал это весьма убедительно. А если учесть, что третьи этажи в сохранившемся виде имеются и в других зданиях первой половины XVII века,- то единичные факты с полной очевидностью образуют определенную закономерность, характеризующую псковское гражданское зодчество на первом этапе.

Вернемся к «Солодежне». Если в здании существовала повалуша, то оно было предназначено для жилья, а не только для хозяйственных нужд. Но где же располагались собственно жилые помещения? Так возникает вопрос чрезвычайной важности не только для выявления первоначального облика «Солодежни», но и для представления о псковской гражданской архитектуре в целом. Ответом на этот вопрос Ю. П. Спегальский серь-

- 88 -

езно продвинул вперед изучение древнерусского гражданского зодчества.

Если на материале натурных данных «Солодежни» каких-либо сведений для ответа на вопрос о местонахождении жилых покоев получить уже невозможно, то другие памятники, сохранившиеся лучше, позволили Ю. П. Спегальскому сделать ряд важнейших наблюдений. Так, в первых палатах Меншиковых частично сохранился лестничный ход из третьего этажа наверх. Причем Ю. П. Спегальский показал, что кладка лестничного хода сделана с расчетом назначения примыкавшей к ней деревянной стены. Остатки таких же лестниц обнаружены и в других постройках. Ныне они никуда не ведут. А раньше, в XVII веке? Так появляется в распоряжении ученого один из весомых аргументов в пользу существования верхних жилых этажей.

Гульбище — верхняя деревянная крытая галерея в палатах Трубинского.
Реконструкция Ю. П. Спегальского.

Такого же типа лестницы обнаружены и в палатах Трубинского. Тот факт, что они вели в верхние деревянные горницы, Ю. П. Спегальский подтверждает наличием в верхнем каменном этаже специальных топливников - устройств, предназначенных для обогрева верхнего деревянного этажа. «Устройство указанных топливников таково,— пишет Ю. П. Спегальский,— что они могли обогревать только третий этаж. Они представляли

- 89 -

собою весьма объемистые топки с подом, расположенным на уровне пола». Еще один довод в пользу деревянных этажей.

Жилые помещения находились, таким образом, над каменными этажами, которые служили для них основанием. Ю. П. Спегальский особо подчеркивал, что жилье располагалось именно над каменной частью, а не в виде пристроек по сторонам ее.

Детальное изучение каменных палат привело Ю. П. Спегальского к постановке чрезвычайно важного вопроса о назначении отдельных помещений. Со свойственной ему скрупулезностью исследователь изучил с этой точки зрения все дошедшие до нас псковские памятники и пришел к выводу, что даже в таком обширном здании, как Поганкины палаты, нет ни одного помещения, которое использовалось бы для жилья. В каменных этажах располагались кладовые, их использовали также для пребывания в дневное время, для увеселений, для приема гостей, но не в качестве жилых покоев.

Установив назначение помещений, находившихся в каменных палатах, Спегальский совершенно логично пришел к заключению, что собственно жилая часть располагалась в верхних деревянных этажах. Однако ни одно псковское каменное здание деревянных построек не сохранило. Как же быть?

И на сей раз интуиция ученого оказалась в союзе с логикой, здравым смыслом, умением наблюдать, строго отбирать и обобщать увиденное. Так, исследуя Поганкины палаты, Спегальский обратил внимание на устройство дверей и окон, которые из-за отсутствия деревянных колод не способны были предохранить помещения от холода. Заметил и такую странность: в каменных палатах Гурьева, например, имелось всего два отапливаемых помещения. Дальнейшие размышления привели к выводу о том, что в одном из этих помещений находилась столовая, а в другом — увеселительная палата.

Обнаружились и другие доказательства в пользу существования деревянных этажей. К ним относятся, прежде всего, отпечатки нижних венцов деревяннььх стен в кладке верхних частей каменного здания.

Нашлись также «археологические» подтверждения выдвинутой гипотезы. На одном из сводов Поганкнных палат были зафиксированы хорошо сохранившиеся напластования из земли, песка, строительного мусора и

- 90 -

угля. Непрерывный горелый слой находился под мусором XIX—XX столетий с очевидностью свидетельствовал о пожаре, который уничтожил вышележащий деревянный этаж. Так по крупицам копились данные о существовании деревянных надстроек в псковских каменных зданиях. Убеждала в этом и строительная практика других городов, засвидетельствованная письменными источниками. Деревянные этажи до 1635—1636 годов существовали в царских палатах Московского Кремля и в «царицыных хоромах» Саввино-Сторожевского монастыря. На каменных подклетах в 1685 году был построен деревянный дворец в Воробьевке, деревянными на каменных палатах были сооруженные по заказу Никона патриаршие кельи в Москве.

Итак, сочетание каменных палат с деревянными жилыми этажами было широко распространено на Руси и псковские зодчие работали в рамках общерусской строительной традиции.

Псковские гражданские здания возводились, таким образом, дружинами каменщиков и древоделов. Историческая судьба каменных и деревянных частей псковских палат оказалась далеко не одинаковой. Пусть в искаженном виде, но отдельные каменные сооружения дошли до наших дней. Деревянные же хоромы полностью погибли, не сохранились они и в памяти людской.

Тем более ценным является открытие, сделанное Ю. П. Спегальским. На наших глазах, пусть пока только в реконструкциях, преобразились каменные палаты Пскова, а вместе с тем по-другому рисуется воображению и образ древнего города.

Значение открытия Ю. П. Спегальского выходит за рамки псковской средневековой архитектуры, ибо в нем зафиксирован общерусский композиционный прием, более того — архитектурный принцип гражданского строительства.

На основе проведенных исследований Ю. П. Спегальский создал обоснованную периодизацию гражданского строительства в Пскове. Рассматривая XVII век как время расцвета палатного строительства, ученый показывает и его предысторию в XVI веке. В тот период каменные палаты возводились по заказу в основном богатых «гостей», то есть купцов. Именно потребностями этого социального слоя вызваны были к жизни каменные складские помещения, надежно хранившие купеческую собственность, в первую очередь товары, предназначенные для продажи. Вероятно, в связи с процвета-

- 91 -

нием торгового дела, накоплением огромных капиталов и сосредоточением их в руках отдельных купеческих семейств возникли и новые представления о престиже жилого дома, его размерах и внешнем виде. Появилась потребность в обширных палатах, в которых среди множества разнообразных помещений первое место занимали приемные парадные покои.

Особенно много в XVI веке, по наблюдениям Спегальского, строили монастыри. Трапезные палаты и жилые здания сохранились лучше, чем частные дома XVI века.

Интересное наблюдение сделано Ю. П. Спегальским по поводу развития сводчатых перекрытий на рубеже XVI и XVII веков. В ранний период псковского гражданского строительства применялась система перекрытий цилиндрическими сводами на подпружных арках. При таком способе перекрытия внутреннее пространство оказывалось разделенным на отдельные части. Единого пространственного объема не получалось. К тому же цилиндрический свод не позволял перекрывать обширные помещения. Дело решительным образом изменилось с освоением псковскими мастерами сомкнутого (монастырского) свода, который позволял перекрывать огромные по площади помещения без применения столбов. Это конструктивное новшество во многом предопределило расцвет каменного жилого строительства в XVII веке.

Первый период развития жилой каменной архитектуры Пскова продолжался со второго десятилетия до 50-х — 60-х годов XVII века. В это время были построены Поганкины палаты, первые и вторые палаты Меншиковых, дом Подзноева, «Солодежня», дом Русиновых и другие. Палаты этой поры отличались предельной простотой, даже суровостью. Они резко контрастировали с жилыми постройками посадского населения. В плане они чаще всего представляли прямоугольник; один или (реже) два каменных этажа использовались как складские помещения, например, в «Солодежне». Со стороны дворового фасада устраивалось крыльцо «на отлете», с лестницей вдоль фасада или же с двумя параллельными стене всходами. Последний прием использовался реже, чем два первых. Подробно рассмотрено Ю. П. Спегальским и внутреннее устройство каменных палат.

О времени постройки Поганкиных палат можно судить только по косвенным данным. Ю. П. Спегальский обосновал раннюю датировку — 1620-е — 1630-е годы.

- 92 -

Раскопки крыльца Поганкиных палат (1982),
подтвердившие реконструкцию Ю. П. Спегальского, выполненную в 1945 г.

Этот важный вывод был результатом анализа как письменных свидетельств, так и строительных особенностей самого здания. Датировка, предложенная Ю. П. Спегальским, нашла поддержку и у других исследователей.

Изучение палат привело Ю. П. Спегальского к выводу о том, что все его части построены в одно время. Такое заключение заставляет взглянуть на памятник совсем иными глазами, чем раньше, увидеть масштабность замысла и единство в его осуществлении.

Предметом исследования ученого были не только сохранившиеся, но и утраченные элементы архитектурной композиции. Так, осмотр и анализ фасадов позволили найти следы существования двух первоначальных крылец. Главное крыльцо примыкало к фасаду трехэтажной части палат. Ученый писал: «Из расположения проемов по сторонам примыкания нижней площадки к стене можно заключить, что всходов не было ни

- 93 -

справа, ни слева, что всход располагался под прямым углом к наружной стене здания, то есть крыльцо было на отлете...» «Всход во второй этаж двухэтажной каменной части палат был с другого крыльца, которое находилось в южном углу двора».

Ю. П. Спегальский не имел возможности проверить этот вывод археологически. Такая возможность представилась в 1982 году. В процессе раскопок наблюдения, сделанные Ю. П. Спегальским еще в 1950-е годы, полностью подтвердились: остатки крыльца найдены в том месте, которое указано исследователем, подтвердилась и его реконструкция.

Ко второму периоду развития жилой каменной архитектуры (60 — 80-е годы) Спегальский относил палаты в Волчьих Ямах, третьи палаты Меншиковых, «дом Печенко», палаты Гурьева и ряд других. Жилые каменные здания строили в этот период не только представители купеческой верхушки, но и «гости» с более скромными доходами. Расширяется, таким образом, социальная база строительства. Усложняется ход развития гражданской архитектуры, ибо в рамках единого здания намечаются различные варианты постройки жилого дома.

«Развитие каменной жилой архитектуры шло не по одной, а по нескольким линиям,— утверждает исследователь. — Вероятно, эти разные линии появились вследствие деятельности нескольких дружин мастеров, применявших и развивавших каждая свои излюбленные приемы, а нередко создававших по особому заказу совсем необычные композиции. Однако существовали и устойчивые общепринятые приемы композиции богатых жилых палат».

Ю. П. Спегальский отмечает характерное для этого времени изменение функций отдельных помещений. Так, складские помещения располагались теперь только в нижнем этаже. Гораздо чаще стали использоваться цилиндрические своды, отчетливо обозначилось стремление заказчиков и строителей удешевить строительство, увеличить полезную площадь и облегчить стены, которые делались более тонкими, чем раньше. Спегальский отмечает следы воздействия на архитектуру зданий, принадлежавших «верхам» общества, приемов, которые возникли в практике строительства, характерной для среднего слоя купечества.

Заключительный период развития псковской гражданской архитектуры, по Спегальскому,— последняя

- 94 -

четверть XVII века. Это время подлинного расцвета зодчества, когда творчество псковских каменщиков проявилось во всей своей полноте, своеобразии и блеске. Подробно раскрывает исследователь особенности важнейших памятников этого периода — палат Трубинского и Ямского, «дома Жуковой» и палат Постникова. Отмечается появление нового типа жилого каменного дома со встроенным крыльцом (палаты Фадея Гурьева), «появился еще один тип богатого жилого каменного здания, характерными признаками которого явилось деление как поперечными, так и продольными внутренними стенами, а вместе с тем и выступающее из объема палат крыльцо». Еще более разнообразной стала, таким образом, типология строительства, усложнились объемная композиция и декоративное убранство, стало заметным воздействие западной архитектуры.

Поганкины палаты: сохранившиеся следы сопряжения нижних венцов деревянных хором
с каменными стенами и их реконструкция.

Итоги исследований псковских гражданских построек XVII века ученый подвел в монографии, специально посвященной каменной жилой архитектуре Пскова. В ней не только решенные проблемы, но и перспектива будущих исследований. Вклад Ю. П. Спегальского в изучение древнепсковского зодчества трудно переоценить. Им установлено существование первоначальных каменных этажей в ряде построек XVII века и наличие ныне исчезнувших деревянных жилых этажей над каменными. Это открытие решительно изменило традиционные представления о псковском гражданском зодчестве. Впервые с такой полнотой и убедительностью были проанализированы все постройки XVII века, их плановые и объемно-пространственные особенности, конструкции, устройство и назначение внутренних помещений. Всесторонний анализ натурных данных, пись-

- 95 -

менных и графических источников позволил исследователю дать графические реконструкции большинства сооружений XVII века с учетом утраченных частей.

Поганкины палаты: сохранившиеся следы сопряжения нижних венцов деревянных хором
с каменными стенами с выпуском концов половых перекладов и их реконструкция.

Обобщая полученные результаты, ученый впервые дал убедительную хронологию псковского гражданского зодчества, сгруппировал памятники по периодам, показал эволюцию гражданского зодчества в зависимости от социально-исторических обстоятельств. Ю. П. Спегальский дал образец глубокого монографического исследования жилой архитектуры Пскова, установил ее важнейшие особенности и наметил пути дальнейшего изучения.

*****************

Имена крупных историков культуры и искусства весьма часто оказываются в теснейшей связи с историей города, прошлое которого они изучали. Невозможно представить историю Москвы второй половины прошлого века без трудов И. Е. Забелина. Суздаль и Владимир в советское время получили замечательных исследователей и хранителей памятников древности в лице Н. Н. Воронина и А. Д. Варганова. Имя М. К. Каргера обязательно соотносится в нашем сознании с Киевом и Новгородом, где он работал как исследователь памятников зодчества.

Вся жизнь Ю. П. Спегальского (1909—1969 гг.) была связана с Псковом. Здесь он родился, провел детство и начал трудовой путь, рано приобщившись к основам столь любимого им «каменного дела» в качестве, рабочего-строителя. В 1929 году он поступил на архитектурный факультет Ленинградского инженерно-строительного института, а после его окончания работал в отделе охраны памятников Леноблисполкома и в архитектурно-художественных мастерских. В годы Великой Отечественной войны Ю. П. Спегальский оставал-

- 96 -

ся в блокированном Ленинграде, участвовал в сложных мероприятиях по маскировке выдающихся памятников города.

Но даже в самое тяжелое время его не оставляла мысль о Пскове и о памятниках средневекового зодчества. Именно в блокадные годы создается цикл графических работ, посвященных древнему Пскову. Тема неожиданная и, казалось бы, далекая от суровой ленинградской действительности тех лет, но будущий историк, наверное, найдет связь между темой графической серии и обстоятельствами, в которых она создавалась.

Когда в 1947 году Ю. П. Спегальский поступил в аспирантуру при Институте имени И. Е. Репина, он был уже не только человеком, умудренным большим жизненным опытом, но и вполне сложившимся специалистом. Через четыре года он успешно защитил кандидатскую диссертацию о псковских каменных жилых зданиях. Впоследствии опубликованная, эта работа принесла ее автору заслуженное признание, оказав серьезнейшее влияние на современное представление об архитектуре Пскова XVII века. Важным вкладом в науку была убедительная аргументация в пользу существования верхних деревянных этажей на каменных палатах Пскова XVII века. Этот вывод прочно вошел в науку о древнепсковском зодчестве.

В последующие годы Ю. П. Спегальский, уже будучи сотрудником ЛОИА АН СССР, много и плодотворно занимался историко-архитектурными проблемами как средневекового Пскова, так и древнерусского искусства в целом. Углубленное изучение истории памятника по письменным источникам удачно сочетается в его трудах с тщательным обследованием здания в натуре. Отдельные работы его посвящены памятникам псковского зодчества времени расцвета — церквам Василия на Горке, Богоявления с Запсковья, Николы со Усохи, Козьмы и Демьяна с Примостья. Исследователя занимали самые разнообразные проблемы — особенности композиционного решения и датировка, реконструкция исчезнувших частей постройки и ее конструкция, характер завершения храма и первоначальный облик его фасадов, убранство внутренних помещений и эволюция псковского зодчества в целом. Такой всесторонний подход к изучению предмета позволил Ю. П. Спегальскому на новом, более высоком, нежели в 1920 — 1940-е годы, уровне представить развитие псковского зодчества с момента зарождения до начала XVIII века. Пра-

- 97 -

ктически им впервые были проанализированы ход развития псковского зодчества и его обусловленность историко-социальными причинами, выявлены основные этапы развития, раскрыта их взаимосвязь и охарактеризованы особенности каждого из них. Понятие «псковская школа» после работ Ю. П. Спегальского наполнилось реальным историко-архитектурным содержанием.

У Ю. П. Спегальского было много общего с другими советскими исследователями в подходе к предмету, прежде всего историзм в истолковании как отдельного памятника, так и процесса развития архитектуры в целом. «Изучать реальные исторические условия творчества» — такова основная установка ученого. Нетрудно, однако, заметить, что у видных советских историков архитектуры имелись не только свои излюбленные темы, но и характерные приемы их разработки. Так, историко-художественный аспект архитектурного творчества тонко раскрывал И. Э. Грабарь, точные формально-стилистические оценки находим у А. И. Некрасова, М. К. Каргер особенно свободно чувствовал себя в архитектурно-археологической интерпретации, а Н. Н. Воронин замечательно умел обращаться с памятниками архитектуры как историческим источником.

Особенности научного почерка Ю. П. Спегальского в значительной мере объясняются тем, что свою трудовую деятельность он начал каменщиком, впоследствии получил диплом архитектора, а до того, как полностью отдаться работе историка зодчества, много занимался охраной и реставрацией памятников архитектуры. Неудивительно, что в его исследовательских приемах проявляются здравый смысл рабочего-каменщика, конструктивный стиль мышления архитектора и, наконец, практичность реставратора, твердо знающего, что одно эмоциональное любование постройкой делу помогает мало. Прежде чем оценить художественные достоинства здания, необходимо изучить его как инженерное сооружение и как объект материальной культуры. Именно такой подход пронизывает его книги, является их методологической основой.

Искусствоведческим оценкам и теоретическим построениям в его работах отведено скромное место не потому, что он отказывал им в обязательности или ставил под сомнение их серьезность. Просто он был глубоко убежден в том, что в изучении памятника архитектуры должна быть своя последовательность, которая

- 98 -

предполагает художественную оценку как высшую ступень в ходе всестороннего анализа исторических условий строительства, профессиональных навыков мастеров, особенностей материала и приемов его обработки, конструктивных решений и функциональных задач. Только таким образом можно подготовить добротный материал для последующих обобщений и теоретических построений. Только так можно гарантировать достоверность выводов, «которые могут оказаться весьма полезными в деле создания современной теории архитектуры»,— писал Ю. П. Спегальский. И это совершенно справедливо. Ведь памятники древнерусской архитектуры в подавляющем большинстве дошли до нас в искаженном виде. Печальный опыт теоретизирования на такой сомнительной основе хорошо известен.

Столь же строг и скрупулезен Ю. П. Спегальский и в практике реставрационного дела. И здесь его опыт представляет большой интерес. Как реставратор, он прекрасно понимал, что итогом его работы должна быть не холодная правильность воссоздаваемой постройки, а живая историко-художественная достоверность, которая вырастает на основе изучения материально-технической и конструктивной сторон памятника, но не исчерпывается ими. Поэтому, полагал Ю. П. Спегальский, важно «не замыкаться в материальных признаках» изучаемого памятника, но, учитывая любую мелочь, видеть и оценивать ее в самом широком историко-архитектурном контексте. «Реставрация - область деятельности, которая соприкасается равно тесно и с историей архитектуры, и с исследованием памятников, и со строительной техникой как прошлого, так и современной, и с технологией материалов, подчас со своеобразной архитектурной археологией, и с изобретательством в области технических средств сохранения памятников».

Давно уже стало ясно, что древнерусская архитектура не только музейно-историческая ценность, но и благодатный материал для изучения в интересах современной строительной практики. «Никакой отдельный архитектор не способен на то, на что способен народ, творящий веками и обладающий тысячами талантов»,— писал Ю. П. Спегальский в 1946 году и далее настойчиво призывал современных архитекторов учиться у мастеров прошлого, извлекая при этом не воображаемую, а подлинную, основанную на точном знании пользу. Этим пафосом пронизана вся профессиональная и общественная деятельность ученого.

- 99 -

Этот призыв останавливает внимание и потому, что Ю. П. Спегальский не был бездумным апологетом архитектуры прошлого, ясно представляя, что далеко не все в зодчестве прошлого может пригодиться нашему времени. В его книгах и статьях весьма злободневный вопрос, что брать из архитектурного наследия, чему и как учиться, звучит совсем не риторически, а ответ в каждом случае отличается конкретностью и основан на глубоком знании предмета. «Мудрость и талантливость псковских зодчих заключались в том, что они умели именно наиболее целесообразные в утилитарном смысле, наиболее практические решения сделать вместе с тем одновременно и наиболее художественными». Зто наблюдение кажется прямо адресованным современному зодчему, которому на иной стилевой и технической основе приходится решать весьма сходные задачи. И, далее развивая мысль, Спегальский писал: «Самого пристального внимания достойно великолепное умение псковских зодчих достигать очень больших художественных результатов, пользуясь немногими подручными и притом самыми простыми средствами. Употребляя наиболее дешевые материалы и затрачивая очень незначительные усилия на украшения, псковские строители достигали большой выразительности архитектуры, впечатления исключительной красоты ее». Изучать древнерусскую архитектуру — значит осуществлять отбор, состоящий в предпочтении не форм, а принципов, и не всех, а только тех, которые помогают решению актуальных задач современного строительства. С таким подходом совершенно несовместимо стилизаторство, то есть «поверхностное подражание внешней форме».

В 60-е годы Ю. П. Спегальский обращается к широкому кругу тем, связанных с изучением древнерусской гражданской архитектуры домонгольской поры. Его внимание привлекают вопросы возникновения и развития архитектурных форм и конструкций деревянного жилища Северо-Западной Руси. Итогом многолетних творческих усилий исследователя в этой области явилась монография «Жилище Северо-Западной Руси IX— XIII веков», увидевшая свет уже после кончины автора. В этой книге Ю. П. Спегальский иногда остро полемически, но всегда с живой и искренней заинтересованностью изложил свой оригинальный взгляд на историю древнерусского деревянного жилища, а также графически воссоздал его внешний и внутренний облик на разных этапах существования.

- 100 -

В статье, посвященной взаимовлиянию каменного и деревянного зодчества, Ю. П. Спегальский дал интересную трактовку старой, но по-прежнему актуальной темы происхождения шатрового перекрытия. Убедительно, на большом фактическом материале в работе показана возможность объяснения этой формы исходя из каменного строительства, а не деревянного, как считали И. Е. Забелин и его многочисленные последователи.

Ю. П. Спегальский за росписью шкафа. Ленинград, 1957.

Ю. П. Спегальский был разносторонне талантливым человеком. Уже упоминалось, что занятия историей архитектуры он удачно соединял с работой художника-графика. Его реконструкции псковских культовых и гражданских зданий обладают не только обоснованностью и документальной точностью проектного задания, но и собственной художественной ценностью, как произведения утонченного графического мастерства. Был у Юрия Павловича и еще один дар. Из-под его руки с равным блеском выходили глубокие научные работы и замечательные изразцы, изящно выполненный рисунок и тонко сделанная брошь, великолепное паникадило и расписной шкаф, завеса или столешница. Ученый и художник, он обладал способностью претворять неутолимую жажду созидания в прекрасные предметы прикладного искусства. Причем вдохновение он черпал в искусстве прошлого, словно продолжая традицию «изящных и хитрых» в своем деле мастеров Древней Руси. Но в созданных им вещах нет и малейшей доли холодного стилизаторства. Словно деятельный и жизнелюбивый потомок древнепсковских зодчих и иконописцев, гончаров и кузнецов оставил в них частицу живой красоты, увиденной сметливым глазом доброго ремесленника и духовными очами мудрого Мастера.

- 101 -

Ю. П. Спегальский ушел из жизни, полный творческих идей, широких замыслов, страстного желания работать. Составленный им в 1969 году как главным архитектором Псковских научно-производственных реставрационных мастерских перспективный план реставрации памятников Пскова продолжает оставаться актуальным и поныне. Демонстрируются выставки его произведений. Активной жизнью живут научные работы. А это значит, что в современной научной и художественной жизни участвуют и труды многогранного, духовно богатого человека — Юрия Павловича Спегальского.

- 102 -